«Непременный член Комитета вице-адмирал Беллинсгаузен, прилагая особое попечение, чтобы экипажи, состоящие в начальствующей им Дивизии, обучаемы были практической артиллерии, нашёл, что хотя в сём обучении ныне приобретены великие успехи, но недостаёт основательных правил, каким образом при известном от неприятеля расстоянии на всех судах прицеливать все орудия, в нашем флоте употребляемые. Побуждаем желанием способствовать столь важному делу, г-н Беллинсгаузен составил для сего 18 таблиц с объяснениями и желал, чтобы оные были изданы от Комитета. У нас ещё нет такого руководства для прицеливания орудий, в предлежащих таблицах означено: с каких судов, с каких именно мест на сих судах, какое орудие, на сколько должно возвысить или понизить, чтобы попасть в желаемую часть неприятельского судна при известном расстоянии. Таблицы, изложения способа прицеливания, примеры и решения весьма ясны, будут весьма полезны, а потому изданы от Комитета, и как на каждом судне нужно иметь руководство к прицеливанию орудий, то для каждой роты всех экипажей и артиллерийских бригад разослано будет по экземпляру сих таблиц. Служащие во флоте, конечно, с особенным удовольствием увидят произведение полезных трудов одного из почтенных их начальников».
Брошюру эту распространили по всем кораблям Балтийского флота, затем её перепечатали в Севастополе для Черноморского флота. Она служила морским артиллеристам практическим пособием до тех пор, пока не появились нарезные орудия с замками позади ствола и цилиндрическими снарядами вместо ядер.
А между тем домашние дела Беллинсгаузена складывались не столь успешно. Подрастали девочки — Катя, Мария, Лена, надо было выдавать замуж Лизаньку, готовить приданое. Трудней и трудней приходилось сводить концы с концами. Жалованья, даже адмиральского, не хватало. Накатывалась постылая, унизительная нужда. Думал, думал Фаддей да и, как ни хотел, обратился к начальнику штаба Адмиралтейства Меншикову, коего самого государь недавно наградил 8 тысячами рублей и арендою на полвека:
«Ваша светлость князь Александр Сергеевич!
В 1821 году, во время бытности моей в чине капитан-командора, дарована была мне в бозе почившим императором аренда, в Курляндии, деревне Наудитен, на 12 лет, вместо которой по всемилостивейшему соизволению государя императора велено производить мне, не в пример прочим, с 1828 года впредь на 12 лет по 1500 рублей серебром ежегодно.
Не имея совершенно никакого собственного состояния и ограничиваясь только одним получаемым от казны содержанием, я никак не мог избегнуть довольно значительных для меня частных долгов, в уплате коих не имею никаких средств, чрез то самое беру смелость обратиться к Вашей светлости с всепокорнейшей моею просьбою: не оставить почтеннейшим ходатайством Вашим об испрошении у государя императора всемилостивейше пожаловать мне вновь аренду соответственно вице-адмиральскому чину, в коем я состою ныне. И если буду я чрез ходатайство удостоен таковой монаршей наградою, то осмеливаюсь ещё утруждать Вашу светлость испросить высочайшей милости: дабы с пожалованием новой аренды позволено было и ныне получаемую мною аренду оставить производить до истечения её срока, то есть до 1840 года, ибо сим только средством могу я иметь возможность уплатить некоторую часть моих долгов.
Светлейший князь! Имея счастие состоять под начальством Вашим и неоднократно видя примеры милостивого внимания Вашего ко всем подчинённым, я льщу себя надеждою, что Ваша светлость, будучи столь снисходительны извинить меня в беспокойстве и затруднении, которое я навлекаю Вашей светлости сею покорнейшею просьбою.
С совершенным почтением и преданностью
имею честь быть Вашей светлости
Всепокорнейший слуга Беллинсгаузен.
Генваря 31 дня 1837
Его светлости князю
А.С. Меншикову».
Меншиков, добрая душа, тут же обратился к Николаю, и тот, как ни был прижимист и казну сберегал, просьбу адмирала удовлетворил. С первой же оказией светлейший послал в Кронштадт записку на именном казённом листе: «Примите уверение всего моего уважения». Из этой фразы явствовало, что и новая аренда соответственно чину дана, и старая продлена до 1840 года.
Глава девятая
Главный командир Кронштадта
1
— Брата Павла во сне видел, зовёт, — произнёс Рожнов с виноватой улыбкой на бескровных губах.
О том, что Петра Михайловича подстерегла неизлечимая болезнь — чахотка, Фаддей знал. Могучий организм сопротивлялся долго, без малого полсотни лет. Всё кашлял, всё был на ногах, ходил в плавания, командовал манёврами всех трёх дивизий Балтийского флота, строил Кронштадт помаленьку как главный командир и военный губернатор. Но в последнее время чаще и чаще шла кровь горлом. Он осунулся, ослабел. И без того остроносое, худощавое лицо его с лысеющим высоким черепом и большими, навыкате, глазами ещё более высохло, покрылось сероватой желтизной. Дышал он трудно, со свистом и шумом, точно пропускал воздух через узкую свистульку, в которой булькала слюна. Впалая грудь ходила ходуном, пальцы беспокойно терзали простыню.
— Выдохся старый конь, — продолжал Рожнов, печально глядя на пятидесятилетнего, для него молодого ещё друга. — А помнишь, когда тебя, мальчишку, мы с Ханыковым выпороть хотели, а ты по-немецки только лопотал?
— Разве забыть?! — Беллинсгаузен не утешал, не ободрял, понимал, что Рожнов в том не нуждался.
— Екатерину и двоих царей пережил, а кажется, мало видел. Море лишь не знает возраста, а человек вроде и родился, и взрослел, и вдруг смерть подкатила...
Павла адмирал неспроста помянул. Его всё время удивляла превратность судьбы брата. Тот был на четыре года младше, в 1787-м после Кадетского корпуса мичмана получил, через три года за храбрость в Ревельском и Выборгском сражениях стал лейтенантом. В 1795-м на «Святой Елене» пошёл в эскадре Ханыкова в Англию, да там и скончался от чахотки. Шёл ему двадцать седьмой годок. «Да что ж это за зараза такая?!» — негодовал старший брат Пётр, заливаясь слезами. Уж больно любил брата. Сберегал, как мог, а потерял. Теперь и самого одолела чахотка.
— Был я у светлейшего, — Рожнов положил белую в синих прожилках руку на колено Фаддея. — Тот спросил: кого вместо себя видишь командиром? Я тебя назвал.
— У нас и так на флоте немцев хватает.
— Да какой же ты немец! Вот мальцом ты впрямь немчонком был, а ныне, чай, и язык родной давно забыл?
— Признаться, забыл. Будто никогда и не знал.
— Вот я и говорю. По правде, должность хлопотная, каверзная, но ты мужик хваткий, терпеливый. Справишься.
— Спаси вас Бог! Без вас я — один.
— А семья? Аннушка? Дети?
— Не могу в семье найти успокоения. Одни заботы — и нет им конца.
— А пошёл бы снова в вояж?
— Нет, уже не смог бы...
