Затем разговор незаметно скатывался к плаваниям, которые проходили недавно. Крузенштерна интересовали гидрографические работы капитанов Манганари, Бутакова и Шестакова, пополнивших лоцию Чёрного и Азовского морей. Беллинсгаузена больше занимали плавания Фёдора Литке на «Сенявине» и Михаила Станюковича на «Моллере» у берегов Камчатки и Берингова моря, настойчивые поиски северного хода из Тихого в Атлантический океан Джона Росса и Джорджа Бака.
— Похоже, не сегодня завтра северо-западный проход станет реальным, — рассуждал Крузенштерн, сокрушённо добавляя: — Обидно будет, если после стольких усилий с нашей стороны пальма славы всё-таки достанется англичанам.
Тут почти одновременно оба мореплавателя подумали о злосчастной судьбе Отто Августовича Коцебу, отчество которого потомки переменили на православного Евстафьевича. В истории мировой океанографии Коцебу занял важное место. Он открыл ископаемый лёд, высказал гипотезу о происхождении Берингова пролива и коралловых островов. К тому же был замечательным моряком — смелым, находчивым, знающим. Его кругосветные плавания по злому року изобиловали штормами, корабли часто теряли рангоут, даже людей. В первом плавании на «Рюрике» несчастья начались ещё у Плимута. Внезапный ночной шторм едва не выбросил судно на камни. С переломанными мачтами ему удалось вернуться на рейд. Много опасностей подстерегало его, когда он плыл в совершенно неизведанных водах среди коралловых рифов. Он чудом спасся, когда вышел на байдаре к неведомому заливу. Ветром её чуть не унесло в океан.
Описав залив, названный его именем, Коцебу заметил: «Этот зунд (у западного берега Аляски) должен со временем оставить значительные выгоды для торговли пушными товарами, которыми изобилует эта страна. Мы сами могли бы возвратиться с богатым грузом, если бы торг входил в число наших занятий... Всё внимание наше было обращено на новые открытия».
В Беринговом проливе «Рюрик» попал в шторм исключительной силы. Волна разломала бушприт, накрыла шканцы, где находился капитан. Падая, Отто сломал руку и рёбра. Вдобавок он ударился грудью об острый угол надстройки так сильно, что потерял сознание. С тех пор началось кровохаркание. Врач стал настаивать на прекращении экспедиции. Физическая немощь вынудила капитана отступить.
Проникновенно он описывал собственное состояние перед решением прекратить поиски северо-западного прохода: «Долго я боролся с самим собой; неоднократно решался, презирая опасность смерти, докончить своё предприятие, но, когда мне приходило на мысль, что, может быть, с моей жизнью сопряжено сбережение «Рюрика» и сохранение жизни моих спутников, тогда я чувствовал, что должен победить честолюбие. В этой ужасной борьбе меня поддерживала твёрдая убеждённость, что я честно исполнил свою обязанность. Я письменно объявил экипажу, что болезнь принуждает меня возвратиться в Уналашку. Минута, в которую я подписал эту бумагу, была одной из горестнейших в моей жизни, ибо этим я отказался от своего самого пламенного желания».
Когда Коцебу писал эти строки, он ещё не подозревал, что болезнь окажется затяжной, но он всё же совершит ещё одно плавание на шлюпе «Предприятие».
Из-за болезни прекрасный моряк прекратил свою работу на флоте за шестнадцать лет до своей кончины...
Продолжая разговор о злосчастном северном ходе между двумя океанами, Беллинсгаузен качал головой и, вспомнив о своей главной заботе о строившемся заводе, сказал:
— Арктическое лето слишком коротко, чтобы пройти под парусами это льдистое расстояние. Тут нужен пароход. И не колёсный, а винтовой. Как вы относитесь к архимедову винту?
— Я полностью за винт! По-моему, для плавания в арктических водах нужно небольшое судно, способное проходить по узким полыньям
[70]. А пока мечтаю организовать байдарочную экспедицию от бухты Коцебу на Аляске к реке Маккензи.
Поход на байдарках позже возглавил Александр Филиппович Кашеваров, но потерпел неудачу.
Однако болезнь, неотвязчивая, жестокая, гудящая, подтачивала силы Крузенштерна. В 1842 году он удалился из Корпуса.
Перед отъездом в Ревель прошёл он медленным шагом по Дворцовой набережной, постоял перед зданием Адмиралтейства, вышел к старому зданию у Английской гавани с колоннами по фасаду. По фронтону портика надпись: «Отечеству на благое просвещение». Здесь обретался небожитель и попечитель всех кругосветок того времени Николай Петрович Румянцев. Согласно завещанию, его дом превратили в музей, все богатейшие коллекции и огромная библиотека стали достоянием России.
На Волковой кладбище Иван Фёдорович простился с вице-адмиралом Макаром Ратмановым, любезным другом своим, скончавшимся в 1833 году, и отъехал в своё имение. Он и умер, склонив голову над своим «Атласом Южного моря». На титульном листе сочинения красовался фамильный герб Крузенштернов с экслибрисом и девизом «Надейся на море».
5
Манёвры у Гогланда с двумя дивизиями были последними в жизни Беллинсгаузена. 68-летний Фаддей Фаддеевич предчувствовал, что больше уже не сможет управлять таким множеством кораблей из-за нервных перегрузок, тем более в присутствии государя и шведской эскадры вдали под флагом адмирала Норденшельда. Зная, что в той эскадре в чине лейтенанта флота Швеции находится король Оскар, Николай послал туда офицера связи Фёдора Дмитриевича Нордмана, хорошо знавшего шведский и вообще европейские языки.
По желанию царя командовать манёврами стал Костенька, девятнадцатилетний генерал-адмирал Константин Николаевич. Он почти дорос до папеньки, на верхней губе появились пушистые усики. Смущаясь поначалу, он отдавал команды старому адмиралу, тот передавал их вахтенному офицеру, на мачты поднимались сигнальные флаги, дублировались фрегатом, находившимся в стороне колонн, чтоб его видели все корабли дивизий. Команды исполнялись с той же быстротой и изяществом, с каким делались и прежде. Но в этот раз их было много, и сменялись они одна за другой, как будто кто гнался за эскадрами.
— В погоню идти! — распаляясь, кричал Костенька.
— В погоню... — вторил Беллинсгаузен и, чтоб вахтенный не перепутал, добавлял тише: — девять бело-красных флагов на бизань-ванте распустить, раз выстрелить.
— По ветру гнать!
— По ветру... Добавить сине-жёлтый с единым выстрелом.
— Перестать гнать!
— Встать на верп!
— Другой якорь вытянуть!
— В погоню на четверть компаса!..
А Беллинсгаузен как бы вольтижировал своими эскадрами, заставляя корабли маневрировать всего в кабельтове друг от друга. В быстроте меняющихся сигналов, чёткости приказов угадывалась его воля, требующая от командиров таких же скорых и смелых движений.
А коль ложился туман, к флагам подмешивались более частные артиллерийские залпы, фонари, фальшфейеры, ружейная трескотня, барабанный бой, колокола.
