Как все цельные и добрые люди, он находил успокоение в природе, даже в малом и скудном Кронштадтском публичном саду. Этот сад, его создание, он любил, как родное дитя. Он любил смотреть на малышей, играющих в нём, и сам радовался с ними. Трогательно было видеть этого достопочтенного старца с улыбчивым лицом среди цветов и акаций, тоже взращённых им и его семейством.
Те, кто приходил к нему на приём, были поражены, по выражению побывавшего в Кронштадте командира австрийского корвета графа Кароли, ласковой красотою старого адмирала. Мужество его было постоянным, как могучее, ровное, глубинное течение. С этим мужеством он встречал и полярные ураганы, и пушечный огонь неприятеля, и жизненные несчастья, которые иной раз казались горше всех зол.
Гроб опустили в обледеневший склеп, и по крышке застучали мёрзлые комья. Каждый хотел оказать ему последнюю услугу, и непритворные слёзы увлажняли землю, скрывшую Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена навсегда.
Эпилог
1
16 января 1852 года в приказе по Морскому министерству, подписанном князем Меншиковым, исключался из списков флота умерший 13 января главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор адмирал Беллинсгаузен. На вакантную должность назначался вице-адмирал фон Платер... Сухие, казённые слова. От них веет холодом и отчуждённостью. Россия начинала забывать своего сына.
Но вот что странно! По мере того как уходили в прошлое годы Беллинсгаузена, росла его популярность среди видных учёных Европы. Мореплаватели, отправлявшиеся в южные широты, пользовались картами Беллинсгаузена как самыми точными и надёжными. Просвещённые географы читали его «Двукратные изыскания...», хотя книга эта, изданная всего в шестистах экземплярах, вскоре стала редчайшей. Однажды вдова Фаддея Фаддеевича Анна Дмитриевна с младшими дочерьми поехала в Висбаден. Может, чтобы показать своим знакомым или для ещё какой цели, ей понадобилась книга мужа, но она нигде не могла найти её. Анне Дмитриевне посоветовали обратиться в герцогскую Ниссаускую библиотеку, которая славилась собранием ценнейших изданий. Попав в библиотеку, она случайно застала там заседавших учредителей.
— Кто вы, сударыня? — спросил её директор библиотеки.
— Госпожа Беллинсгаузен, — ответила Анна Дмитриевна.
— Не состоите ли вы в родстве со знаменитым русским мореплавателем?
— Я его вдова.
После минутного замешательства всё собрание поднялось с кресел, выразив этим своё уважение к памяти и трудам её покойного мужа.
После плаваний Джеймса Росса в исследованиях южных широт наступил почти полувековой перерыв. Лежбища котиков и морских слонов здесь истребили, а за китами отправляться в столь опасные края при несовершенной технике охоты промышленники не решались. Пока их хватало и в северных широтах. Но и у Шпицбергена, Гренландии, Исландии поголовье вскоре начало сокращаться. В 1867 году изобрели гарпунную пушку. Китобойный промысел стал более безопасным и довольно прибыльным. И тогда промышленники стали подумывать об Антарктиде.
Собираясь в разведку в столь отдалённые места, учёные обратились к трудам предшественников. В первую очередь к Беллинсгаузену, услышав о нём громко прозвучавший отзыв немецкого географа Августа Петерманна.
«После Венского мира 1815 года императору Александру угодно было указать путь целому ряду морских научных экспедиций, с которыми, по их высоконаучному значению, едва ли что могло сравниться в прошлом, — писал учёный. — Имена Крузенштерна, Коцебу, Литке, Врангеля и Анжу — звёзды первой величины на географическом небосклоне... К помянутым экспедициям следует причислить и экспедицию в Антарктическое море под начальством Беллинсгаузена.
Плавание Беллинсгаузена специально к Южному полюсу высоко ставит русский учёный смысл, потому особенно, что экспедиция Беллинсгаузена была предпринята среди обстоятельств, совершенно непохожих на нынешние.
До Беллинсгаузена царило во всей силе мнение английского мореплавателя Кука, что приблизиться к Южному полюсу дальше, чем это сделал он, Кук, нет никакой возможности; что за рубежом, которого достиг Кук, нечего искать, нечего открывать.
Этому-то многозначительному решению величайшего мореплавателя своего времени осмелился пойти наперекор русский капитан, плывший прямо из Балтийского моря к тому поприщу, которое было обрисовано Куком самыми мрачными красками, — поприщу, где, по словам Кука, могли встретиться лишь трудности да сама невозможность.
По моему мнению, эти заслуги русской экспедиции, которую начальствовал Беллинсгаузен, до сих пор ещё не были оценены во всём их значении. Такой громадной поверхности земного шара, которую привёл в известность Беллинсгаузен, не удавалось обследовать ещё никому из мореплавателей после него».
Далее географ сравнивает, сколько кто исследовал: д’Юрвиль — 3200 квадратных миль, Уилкс — 42 тысячи, все английские экспедиции от Уэделла до Росса с 1823 по 1845 год — 123 тысячи, а Беллинсгаузен положил на карту 214 тысяч совершенно незнакомых до него квадратных миль.
«Но эта заслуга Беллинсгаузена ещё наименьшая, — продолжал Петерманн. — Важнее всего то, что он бесстрашно пошёл против вышеуказанного решения Кука, царившего во всей силе 50 лет и успевшего уже прочно укрепиться. За эту заслугу Беллинсгаузена можно прямо поставить наряду с именами Колумба, Магеллана, Джеймса Росса и другими, с именами тех людей, которые не отступали перед трудностями и воображаемыми невозможностями, которые шли своим самостоятельным путём и потому были разрушителями преград к открытиям, которыми обозначаются эпохи».
В это же время в Кронштадте у группы морских офицеров и адмиралов родилась идея поставить на Екатерининском бульваре памятник Беллинсгаузену. На добровольные взносы и пожертвования скульптор Шредер вылепил фигуру знатного кронштадтца, отливку из бронзы произвёл Моран, рисунок пьедестала и чертежи фундамента исполнил архитектор Монигети, а воплотил их в граните художник Баринов. Они изобразили Беллинсгаузена в полный рост в вицмундире Гвардейского экипажа, с подзорной трубой в левой руке, правой же рукою адмирал придерживал на глобусе Андреевский флаг, касающийся открытых им в южном полушарии полярных земель — остров Петра Великого и Берег Александра I. С лицевой стороны под бронзовым гербом была сделана надпись: «Нашему полярному мореплавателю, адмиралу Фаддею Фаддеевичу Беллинсгаузену. От его почитателей и сослуживцев».
11 сентября 1870 года из Петербурга в Кронштадт пришёл пароход «Онега» с ротой Гвардейского экипажа, знаменем и оркестром. В десять утра на паровой яхте «Стрельна» прибыл великий князь и генерал-адмирал российского флота Константин Николаевич, тот самый Костенька, которого обучал артиллерийским тонкостям Фаддей Фаддеевич.
Полного расцвета деятельности Константина Николаевича Беллинсгаузен уже не увидел. Получивший по традиции чин генерал-адмирала ещё в мальчишеском возрасте, великий князь проходил тем не менее настоящую и суровую флотскую службу, совершал заграничные плавания, участвовал в венгерской кампании, за что получил Георгия 4-й степени. В 1850 году был назначен членом Государственного совета и председателем Комитета по составлению нового Морского устава. Перед началом Крымской войны с назначением князя Меншикова главнокомандующим южной армией вступил в управление Морским министерством. В отличие от воинственного отца, он считал, что Россия к войне не готова, в чём оказался прав. Константин Николаевич выгодно отличался от своих сестёр и братьев, любил литературу, науку, музыку, много путешествовал по Европе. В 1851 году взял на себя почин посмертного издания сочинений Гоголя, вырвав их из рук ретивых цензоров. Его сын Константин Константинович Романов вошёл в российскую словесность как талантливый «августейший поэт», подписывающийся под своими стихами «К.Р.». Константин Николаевич первым поставил на научную почву изучение истории русского флота, основал «Кронштадтский вестник».
