Далее он ещё сильней сгущал краски: «О худом состоянии флота и кораблей и дурном их снаряжении не надобно другого доказательства, как то, что в нынешнее лето (1801) флот принуждены были держать в гаванях, не только в море, но и на рейд его не вывели, когда англичане в водах наших разъезжали. Лучше соразмерное число кораблей иметь, чтобы они всем нужным снабжены были и запасы лесов для строения кораблей в магазинах имелись, дабы из леса не строить, как то доныне чинится,, чему и причиной, что не более шесть или семь лет корабли служить могут, а в Швеции из такого же леса строенные, но не из сырого, лет по двадцать держатся».
Какая сила, какой таран тут нужен был, чтобы пробить брешь в мощной стене, воздвигнутой титулованным председателем комитета, в скором времени канцлером империи!
Чичагов был сыном прославленного екатерининского адмирала Василия Яковлевича. Долгое время он тоже провёл в Англии, женился на англичанке и стал, подобно Воронцовым, рьяным англоманом. Это о нём впоследствии язвительно отзывался знаменитый мореплаватель Василий Михайлович Головин: «Человек в лучших летах мужества, балованное дитя счастья, всё знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством. Во всех делах верил самому себе более всех. Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами, воображал, что делает морские силы непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладёт основной камень величию русского флота...»
Что верно, то верно. Неглупый и способный, Чичагов, однако, портил всякое доброе дело, за которое брался, своей заносчивостью, высокомерным обращением с подчинёнными. Не чужд был Павел Васильевич и мелкого интриганства: падение Мордвинова было результатом его стараний.
Правда, он успел сделать и кое-что хорошего. Наладить, к примеру, работу вновь образованных департаментов. На первых порах начальства Чичагова Комитет образования флота старался устранить главные недостатки в строительстве флота — спешку, применение невыдержанного леса, непрочность. Корабли теперь предписывалось строить три года: в первый год лес заготавливать, во второй — сушить, в третий — строить.
Собранные сведения о постройке кораблей в России и Англии показали, что, несмотря на лучшее качество материалов и работы, английские суда и стоят много дешевле. Объявились и причины: рациональное распределение работ в английских адмиралтействах, более искусные и опытные плотники, применение разной механизации, лучшие инструменты, наконец, недостаточное содержание и худшая одежда наших рабочих. Им прибавили жалованье, заменили канифасную и равендуковую одежду. На суконный мундир, сапоги и бельё стали отпускать по 5 рублей в год. Вместо выдачи казённого инструмента, о сбережении которого мало заботились плотники, начали выдавать в собственность полный плотницкий набор.
Решили больше платить и корабельным мастерам, давать им квартиры или выплачивать квартирные деньги с той целью, чтобы они «могли быть совершенно чужды корыстолюбия и всяких предосудительных видов, но руководствовались бы правилами чести, усердия и ревности к службе».
Находившаяся в числе мелочных портовых мастерских компасная лавка была преобразована в отдельное учреждение — мастерскую мореходных инструментов.
К несчастью, творец этих преобразований адмирал Чичагов, бывший с Воронцовым одним из основателей комитета и фактически возглавлявший Морское министерство, создав широкий, блестящий план, не обладал качествами, необходимыми для практического осуществления своих проектов. Ему недоставало терпения и той кропотливой, неутомимой наблюдательности, которая требуется для воплощения в практическую жизнь всякого серьёзного нововведения. Ему, по воспитанию и духу англичанину, недоставало знания характера русского народа. Приступив к делу с горячей энергией, он скоро утомился и охладел к нему.
На хлопоты же Крузенштерна об экспедиции этот управляющий морскими силами России смотрел скептически.
Чичагов не мог отменить проекта кругосветного плавания, поддержанного Румянцевым, деньгами Российско-Американской компании и утверждённого царём, но, что хуже всего, отнёсся к нему враждебно и насмешливо, тем более что проект этот разрабатывался без его участия. Чичагов писал своему другу и послу в Англии Семёну Романовичу Воронцову: «Можете ли представить себе, что, не умея и не имея средств строить суда, они проектируют объехать вокруг света? У них недостаток во всём: не могут найти для путешествия ни астронома, ни учёного, ни натуралиста, ни приличного врача. С подобным снаряжением, даже если бы матросы и офицеры были хороши, какой из всего этого может получиться толк?.. Одним словом, они берутся совершить больше, чем совершил Лаперуз, который натолкнулся на немалые трудности, несмотря на то, что он и его сотрудники располагали значительно большими возможностями. Не надеюсь, чтобы это хорошо кончилось, и буду весьма недоволен, если мы потеряем дюжину довольно хороших офицеров, которых у нас не так-то много».
А месяц спустя Чичагов издевательски сообщал тому же адресату: «Кругосветная экспедиция наделала вначале много шуму. Все экспедиции, когда-либо совершавшиеся в мире до сего времени, охвачены в этой одной, не исключая и египетской экспедиции Буонапарте, которая по сравнению с этой — просто игра. Ибо тот имел с собой учёных, естествоиспытателей, философов, а здесь один уполномоченный Лисянский да несколько учеников одной из наших специальных школ заменяют собой всех... Инструкция, преподанная им, была читана в комитете и отняла четыре часа нашего времени. Это наиболее полная компиляция всего, что когда-либо писалось, проектировалось, мыслилось по этому вопросу».
Готовясь к походу, Лисянский, само собой, метал громы и молнии. Крузенштерн шутливо утешал его, памятуя, что только хладнокровие и терпение приносит успех:
— Знаешь, у арабов есть пословица: «Если кто тебя обидел, выйди на дорогу, ведущую к кладбищу, сядь и жди: рано или поздно по той дороге пронесут твоего врага, вот ты и будешь утешен».
Пока же стоял очередной серьёзный вопрос: где достать корабли? Чтобы Юрий не тратил силы в перепалках с чиновниками, Иван Фёдорович поручил ему заняться поиском удобных для дальнего плавания судов. Лисянский ринулся в английские адмиралтейства. После хлопотных мытарств, смотрин и торгов он остановился на двух более или менее подходящих корветах «Леандра» и «Темза», спущенных со стапелей три года назад, снабжённых медным креплением и обшивкой. Скорость достигла одиннадцати узлов. Он заплатил за них 25 тысяч фунтов стерлингов и привёл в Ревель. Здесь «Леандру» перекрестили в «Надежду», а «Темзу» — в «Неву».
5 июня 1803 года корабли пришли в Кронштадт. Крузенштерн придирчиво осмотрел оба судна и, как ни хотел поскорее вырваться на простор, пришёл к выводу, что придётся менять мачты и такелаж. Месяц корветы переделывались под шлюпы, более удобные для исследовательских, научных путешествий. Получались они послабее корветов, имели одну открытую палубу с несильной артиллерией. Оснащались двумя передними мачтами, подобными фрегатским, а задняя мачта несла только бизань и на стеньге топсель, как у тандера.
