Шемелин, приказчик резановский, вон схватил письма, посланнику адресованные, сунул в кофр крокодиловый и поскорей на корабль побежал, так как сам Резанов сходить на берег вместе с Крузенштерном и офицерами «Надежды» не пожелал.
«Ну и выдержка, — думал Фаддей не то с осуждением, не то с восхищением, — не человек — литой чугун. Ни сердца, ни нервов».
Наконец Крузенштерн поднялся, поблагодарил хозяина с домочадцами за хлеб-соль и неторопливо направился к баркасу, где сидели истомившиеся матросы с боцманом на руле.
В своей каюте он оставил только личные письма, остальные принёс в кают-компанию и начал распечатывать первым императорское послание. Прочитал вслух. Вскрыл второе... Потом очередь дошла до конвертов Чичагова и Румянцева. Ни в одном из всех писем не упоминалось о ссоре Крузенштерна с Резановым, будто её и не было
[19].
Разгрузившись, «Надежда» отбыла в Макао — городок на побережье Южно-Китайского моря. Там должна была состояться встреча с «Невой», возвращавшейся из Русской Америки с мехами компании для продажи в Кантоне. Туда торопился Юрий Лисянский неспроста. Зима начавшегося 1806 года в этих местах выдалась ранняя, холодная, да и шкуры морских бобров и чёрных лисиц были отменного качества. Торговля прошла успешно, с хорошей выгодой. В приподнятом настроении Лисянский повернул на Макао. Увидев «Надежду», он сразу же снарядил туда баркас. Ему не терпелось рассказать Крузенштерну о своей одиссее.
Разговор растянулся на несколько дней. Офицеры собирались в кают-компании и с интересом слушали Лисянского.
Расставшись с «Надеждой» на Сандвичевых островах, «Нева» пересекла Тихий океан по гигантской дуге. В Павловскую гавань на острове Кадьяк она пришла 1 июля 1804 года. Здесь Юрий Фёдорович получил известие от управителя русских поселений в Америке Александра Андреевича Баранова, что построенный им городок Архангельск на острове Ситка, где проживало двадцать русских и сто тридцать алеутов, а у причалов стоял три судна компании, захватили индейцы из племени колошей. Баранова в то время там не было. Индейцы всех поубивали и всё пожгли. Ближе к воде построили собственную крепость и там обосновались. Баранов назначал рандеву у Ситки.
10 августа Лисянский подошёл туда, больше месяца прождал Баранова и его людей. Индейцы были вооружены хорошими ружьями. Имели они и пушки, выменянные за меха у «бостонцев» — так звали американцев, которые натравливали колошей на русских. Переговоры не дали результатов. При штурме многие матросы получили ранения, троих убило. Ранило и Баранова, принимавшего деятельное участие в отвоевании острова. Колоши бросили свою крепость и бежали вглубь континента.
Воспользовавшись помощью матросов «Невы», Баранов начал строить на Ситке новый город.
Мечтая об открытиях, Лисянский предпринял несколько попыток отыскать северный проход из Тихого океана в Атлантический, что делали до него Беринг и Лаперуз, однако и он потерпел неудачу. Встретив сплошные ледяные поля, он вынужден был отступить и вернуться на Ситку.
За это время деятельный Баранов успел наготовить столько пушнины, что она едва уместилась в трюмах и на палубе шлюпа. Распродав её в Кантоне, Лисянский заспешил к Макао, где его поджидал Крузенштерн...
Живой, подвижный, черноокий, как большинство южан, Юрий Фёдорович, по наблюдениям Беллинсгаузена, доставлял немало беспокойств начальнику экспедиции. То и дело между ними возникали трения, которые могли бы вообще подорвать доверие к организациям подобных плаваний. Фаддей, разумеется, не вмешивался в их отношения и по врождённой сдержанности, и по причине своей малой должности, но «мотал на ус», приглядывался, как ему советовал Рожнов.
Неприятности начались ещё в Финском заливе. По мнению Беллинсгаузена, Лисянский в душе тяготился тем, что согласился встать под начало своего товарища по Морскому корпусу. Во-первых, его раньше произвели в капитан-лейтенанты. Во-вторых, он вообще считал себя непревзойдённым мореходом. Едва удалившись от Кронштадта, он вознамерился блеснуть превосходными качествами своего корабля, сразу приказал прибавить парусов, обогнал «Надежду» и пошёл самостоятельно. Как раз из-за большой скорости и при сильном ветре не удалось спасти упавшего с бизань-руслени матроса, посланного за забортной водой.
Разъединение кораблей мешало общему делу. Гоночные эскапады грозили серьёзными последствиями. Ну а вдруг какой-либо из кораблей сядет на мель? Откуда ждать помощи?..
Подобное повторилось и в Северном море. При усиливающемся ветре Лисянский держался некоторое время около «Надежды», нок ночи велел вывесить на мачтах габаритные фонари и распустить все паруса. Он-то вырвался из штормовой полосы, а далеко отставшего соплавателя стихия потрепала крепко. Лишь через трое суток с большими повреждениями, сильной течью «Надежда» добралась до английского порта. Здесь состав экспедиции уменьшился ещё на одного человека. Из списков исключили кадета Морица Коцебу по причине тяжёлой морской болезни.
После приключений в Русской Америке, незадолго до встречи с «Надеждой» в Макао, «Нева» села на мель. Это случилось вечером, когда Лисянский отпустил команду отдыхать и сам тоже решил вздремнуть после неотлучной вахты на шканцах. Ситуация складывалась — врагу не пожелаешь. Шлюп стоял на мели посреди необозримого водного пространства, вдали от проторённых морских путей. Если бы подул свежий ветер и поднялось волнение, его неминуемо разломало бы на части.
Выбежав из каюты, Лисянский распорядился убрать все паруса, спустить гребные суда. В непроглядной мгле штурман обследовал мель. Он доложил, что она коралловая. Не мешкая, в воду сбросили все якоря и пушки с привязанными к ним поплавками, чтобы потом их разыскать. Но такая мера оказалась недостаточной. Оставался ещё один выход — верпование. На глубину завели якорь — верп. Он натянул канат. Шлюп стронулся с места.
Однако на этом беды не кончились. Вскоре показался низинный остров, а ближе по курсу — каменная гряда с кипящими бурунами. Уйти от опасности не смогли. Усиливающийся ветер бросил шлюп на новую мель. Пришлось расстаться с последними орудиями. После тяжёлых мытарств «Неве» удалось сойти на глубину. Несколько дней матросы потратили на то, чтобы на неизвестном острове починить повреждённое днище, разыскать и поднять сброшенные в воду пушки.
Лисянский рассказывал об этих мытарствах офицерам «Надежды» с видом победителя: смотрите, мол, из каких переделок сумел выбраться! Говорил так же живо и с вдохновением, как и о сражении с колошами на Ситке.
Тем не менее Фаддей заметил, как всё более мрачнело лицо Крузенштерна. Когда Лисянский закончил свой рассказ, Иван Фёдорович проговорил:
— Конечно, слава Богу, что шлюп уцелел и не погибла команда. Но мне непонятно, почему ты с таким упоением расписываешь свои грехи? Тут в пору каяться.
