Книга Беллинсгаузен, страница 58. Автор книги Евгений Федоровский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Беллинсгаузен»

Cтраница 58

...Далеко за полночь, когда даже неугомонного Олева сморил сон и ушли на свою половину Аго и Уусталь, Юри отодвинул кружку с крепким эзельским пивом и встал.

— Сын мой, — с какой-то неловкой торжественностью обратился он к Фаддею, — теперь ты знаешь, как хорошо бывает после долгого отсутствия вернуться в родные места, к родным людям.

Потому мы сделали для тебя дом. Может быть, когда-нибудь тебе станет тяжело нести морскую службу или ещё какая другая нужда заставит вернуться на сушу, знай — здесь, в Лахетагузе, у тебя есть приют.

Он зажёг фонарь и через огород повёл Фаддея и Айру к недалёкому лесу. Эме несла кошку. По старому обычаю кошка первой Должна войти в жилище, прогнать злые силы, установить домашний порядок и чистоту. Взошли на крыльцо, Юри бесшумно распахнул двери. Миновали просторные сени, открыли другую дверь. Эме опустила кошку на пол, некоторое время та постояла, прислушиваясь и принюхиваясь, и смело вбежала в комнаты. Даже при слабом свете фонаря было видно, с каким усердием Юри и Аго, Эме с невесткой обставляли дом мебелью, украшали ковровыми дорожками. Когда же засветили свечи, Фаддей увидел на столах, подоконниках, у резной деревянной кровати букеты полевых цветов. Видно, ещё днём Эме и Уусталь побывали здесь, делая последнюю приборку. И никто из Рангоплей ни словом не обмолвился о доме для Фаддея. Юри поступил точно так же, как в своё время с сундучком перед отъездом Фаддея на первую службу.

Место на берегу залива у леса он выбрал давно. Первый, хозяйственный этаж в три комнаты он выложил из дикого камня, а второй — кабинет и спальню — сделал из сосновых брёвен, крышу покрыл черепицей, заказав её у славных ревельских мастеров. Он думал, что когда-нибудь Фаддей закончит свои плавания, обзаведётся семьёй и поселится в тишине доживать свой век. Он сам и его семейство сделали всё с такой любовью и аккуратностью, что приходи и живи, ни о чём не заботясь.

В столовой был накрыт стол, но уже с заморским вином и городскими сластями. Эме вынесла иконку и передала мужу. То ли от хмеля, то ли от проснувшейся вдруг пиратской удали на суровом костистом лице Юри засияла дерзкая улыбка:

— Вместо патера благословляю вас... Не мы выбираем судьбу. Любите, сколько будет любиться.

И осенил Фаддея и Айру иконой.

За годы одиночества Айра привыкла сама решать все дела. Родители её умерли, и она полностью отдалась работе на ферме в Кихельконне. Иногда вспоминала Фаддея, тогда сладко щемило сердце. О нём до Рангоплей доходило мало вестей, но она ловила даже самую малость. Её не останавливали ни разница в возрасте, ни невозможность жить, как другие. Она просто хотела видеть его. А увидев, что её независимость ничто в сравнении с любовью к Фаддею, она беззаветно пожертвовала гордостью, не рассчитывая на ответную любовь. Но оказалось, что и он любит её, и она с сумасшедшей радостью подчинилась этому захватившему их чувству. Она готовила еду, которую любил он, делала то, что ему нравилось, старалась жить его жизнью, лишь бы доставить удовольствие ему.

Теперь они вместе жали рожь и убирали овощи, ездили верхом к телятнику, в леса и по округе, ходили в море иногда вместе с Рангоплями, чаще одни, ей по душе были и дождь, жара, холод, море, цветы. С удивлением она заметила, что Фаддей не переносит дождя и холода. Невдомёк ей было — сказывались отроческие кадетские годы в Кронштадте, когда каморы Морского корпуса в Итальянском дворце промерзали зимой до изморози на стенах и кадеты лязгали зубами, кутались в льняные канифасные сюртучишки, а от дождей в воздухе повисала удушливая сырость. Когда она поняла это, то постаралась устранить неудобства: укрывала плащом от дождя, а перед ночными заморозками протапливала печи. Не понравились Фаддею разные безделицы — статуэтки, расписные тарелки на стенах, ларцы и шкатулки, что, по мнению Рангоплей, создавало комфорт, и потихоньку все эти вещицы перекочевали в чулан, осталось лишь то, что служило, что надобилось в быту.

Смешно ей было видеть, как сильный, здоровый мужик неловко управлялся с вилами, но тут же догадывалась: даже пустячное дело требовало сноровки, которая прививалась с детства, а сирота никогда не возился с коровами, покосом и сеном, где ж тут научиться в одночасье.

Бывало, на лов рыбы уходили все мужчины, включая малолетку Олева, тогда Айра седлала коня и неслась на ферму в Кихельконне, быстро поправляла запущенное без неё хозяйство, давала нагоняй нерадивым работникам и начинала томиться в ожидании. Дни шли за днями, пойема Рангоплей ходила по Балтике с места на место, Олев следил за чайками — первыми разведчиками сельдяных косяков, Аго исподволь пытался склонить Фаддея к мысли бросить службу, поселиться в Лахетагузе, однако тот отмалчивался. Как ни хорошо было с Айрой, но влекло нечто другое, не осознанное ещё, не сравнимое с узким, хотя и счастливым мирком.

Когда пойема возвращалась с уловом, у Айры были готовы стол и пиво. С радостной улыбкой она принимала гостей и спешила на помощь Эме и Уусталь управляться в разделкой рыбы. К ночи она возвращалась утомлённая, почти без сил, но при виде Фаддея усталость пропадала. Благодарная сызмальства, безотчётно добрая и чуткая, она улавливала малейшее беспокойство Фаддея, старалась не тревожить его, оказываться рядом, когда он хотел этого, и исчезать, если ему хотелось побыть одному.

Беда тянется долго, а счастье проносится, как падающая звезда. Ясным солнечным днём у Лахетагузе появился знакомый канонерский бот из Виртсу. Он привёз пакет с печатями и надписью: «Капитан-лейтенанту Беллинсгаузену. Вручить лично и срочно». Окаменела Айра, встревожились Рангопли, у Фаддея дрогнули пальцы, разрывавшие плотную бумагу. Глаза пробежали по строчкам приказа: явиться незамедлительно к командиру фрегата «Тихвинская Богородица» капитану I ранга Силину. Подписал Пётр Иванович Ханыков, но уже не как начальник Кронштадского порта, а как командующий эскадрой. Это означало, что флот готовился к военным действиям, — только где и с кем?

Собирались торопливо и бестолково. Всё валилось из рук. Айра, осунувшись и сразу постарев на несколько лет, никак не могла взять в толк, что любимый уезжает — надолго, быть может, навсегда. Она собиралась идти по дороге, которой на самом деле и не существовало. Всё был сон — неповторимый, божественный, но сон. Теперь наступало пробуждение. Она не хотела возвращаться к яви, лучше лечь к его ногам и не отпускать или поехать с ним, стать рабыней. Только примет ли её Фаддей в этом качестве? Нет, не примет. Он любил её такой, какой она была. Да и она не привыкла жить, сидя на чужих коленях. Но когда он уже занёс ногу, чтобы вступить в шлюпку, она упала к его стопам и зарыдала как по умершему.

7

Долгожители Пруссии, Польши, Прибалтики не помнили зимы более слякотной, уродливо-капризной, бессолнечной, чем зима 1806—1807 года. Лили дожди, сыпал мокрый снег, дули сырые ветры, с похолоданием зашумели метели. В грязи и сугробах увязли экипажи, пушечные лафеты, солдатские сапоги. В эту зиму, как и в прошлую, Бонапарт со своими верными маршалами бил поодиночке участников союзной коалиции [21]. При Йене и Ауэрштедте он разгромил пруссаков и занял Берлин. Отсюда двинулся навстречу корпусу Леонтия Леонтьевича Беннигсена, нанёс удар у Пултуска, затем выиграл битву под Эйлау, в которой погибли 26 тысяч русских солдат. «Чёрт знает, какие тучи ядер пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли во всех направлениях сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими!» — вспоминал участник этого сражения Денис Давыдов.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация