Капитан II ранга Беллинсгаузен».
Фаддей не умел, да и не хотел писать длинные послания, хотя прекрасно сознавал, что его отчёты оставляют мало впечатлений. Он изъяснялся кратко, ибо жизнь коротка, как булинь рынды — тросик судового колокола. Знакомые ему командиры кораблей тоже писали короткие отчёты, адресуясь к адмиралтейским чинам, министру, друзьям — людям, знакомым с морем. В них не упоминались ни штилевая скука, ни страхи в бурю, ни радость открытий. Месяцы плавания от одного пункта до другого умещались в одной строчке. Путевые очерки хорошо получались у беллетристов, поскольку они рассказывали сторонним людям, не знающим изнурительного, трудного, необходимого и вместе с тем желанного морского труда.
4
Простились с плавателями северного отряда, с друзьями из русской миссии. 22 ноября в шесть утра при маловетрии снялись с якоря.
Океанский простор, безбрежье, безлюдье сразу затревожили командира. Глядя на идущий сзади «Мирный», Фаддей думал: «Здесь, как нигде более, надо держаться друг друга. Потеряться легко, трудней найти. Лазарев знает, я много раз твердил одно и то ж, но понимает ли до конца?» Как-то неудобно было Фаддею напоминать об этом непреложном правиле, но не давали покоя воспоминания о самочинстве Лисянского, доставлявшего много огорчений Крузенштерну в первом кругосветном плавании, и мысль о том, что Лазарев тоже привык ходить один и любит принимать самостоятельные решения, и, наконец, его крутой нрав, приведший совсем недавно к роковому столкновению с достойным правителем Российско-Американской компании Барановым. Всё это сильно тревожило Беллинсгаузена.
И тут, как всегда при трудном решении, пришла на ум спасительная идея покаяться и помолиться. Нужна была встреча с офицерами и командиром их второго отряда. Во-первых, экипажу «Востока» требовалось молебствование о благополучном совершении предстоящего плавания, а иеромонах Дионисий плыл на «Мирном»; во-вторых, подошло время выдать деньги подчинённым Лазарева наперёд месяцев на двадцать. Мало ли какое несчастье случится с «Востоком», но из-за этого не должны страдать семьдесят три служителя «Мирного». Погода — едва заметный бриз — позволяла без труда провести встречу.
Ободрившись, Фаддей вызвал лейтенанта Лескова. Вскоре тот появился, как всегда подтянутый, лёгкий, невозмутимый, отличавшийся той особенной светлой красотою, какая была у новгородцев и псковитян. Русые волосы его кучерявились, глаза походили на голубые озёра, лицо было круглое, румяное, без морщин и печали.
— Потрудитесь-ка, Аркадий Сергеевич, спустить ялик. Пригласите священника, лейтенанта Лазарева и офицеров, кто свободен и пожелает на «Восток». Также приготовьте команду к молитве. Попутно передайте клерку просьбу явиться сей момент.
Лесков молча кивнул и повернулся исполнять приказания.
Клерк Иван Резанов приходился каким-то родственником покойному незадачливому послу в Японии, который попортил немало крови экипажу шлюпа «Надежда». В команду Иван попал явно по чьей-то протекции, однако должность свою секретарскую исполнял исправно, к бумагам относился бережно, писал чисто, без помарок, понятным языком и почерком. Он вёл делопроизводство, учитывал количество поступившего и истраченного имущества, провизии, кормов, писал росписи о людях, проверял расход лекарств, следил за точностью весов и мер, заботился о сохранности разных припасов, принимал и выдавал деньги для команды, заполнял ежедневник, даже читал молитвы, если на борту отсутствовал священник. Свои обязанности он справлял вкупе с мичманом Демидовым, потомком хотя и не прямым, но всё же родственным знатной фамилии, сколотившей на коммерции огромное состояние. Беллинсгаузен поступил разумно, поручив вести экономические дела этим двум парням, в которых билась хозяйственная жилка.
Капитан ушёл в свою каюту. Через несколько минут в дверь постучали. На пороге появился Резанов в парадном офицерском мундире, но без эполет. Краснощёкое лицо, плотная фигура клерка дышали здоровьем и молодостью. Одной рукой он придерживал кожаную папку с бумагой и графитным карандашом.
— Слушаю вас, Фаддей Фаддеевич, — вежливо, однако без намёка на подобострастие проговорил Иван.
— Скоро прибудет Михаил Петрович с офицерами. Подсчитайте для всех чинов «Мирного» сумму жалованья и порционных на двадцать месяцев вперёд.
— Не на много ли?
— В самый раз.
— Жалованье восьмирное ассигнациями или двойное серебром?
— Выдадим серебром. Сверх того по тридцать червонцев в месяц на питание.
Иван сделал пометку в папке.
— И давайте-ка сочиним для лейтенанта Лазарева инструкцию на ближайшее время...
Инструкции Фаддей сочинял не хуже адмиралтейских. Здесь, окромя дела, не приходилось заботиться о впечатлениях сердечных.
— Пишите. — Голос капитана стал сух и твёрд. — Первое. В дурную и пасмурную погоду шлюпу «Мирному» держаться в кильватере «Востока». В пяти кабельтовых, а во время тумана ещё ближе. Второе...
Фаддей диктовал, глядя через окно на спокойную гладь океана, а ему уже мнились ледяные поля, непроглядные туманы суровой зимней, но родной Балтики. Он перечислял пункт за пунктом, а на лист Резанова ложились ровные строки, похожие на гвардейские шеренги при императорском смотре:
«2. В хорошую, ясную погоду быть на траверсе «Востока» в четырёх, шести и даже восьми милях, дабы шлюпы могли обозревать большее пространство моря.
— В ночное время, когда на «Востоке» зажгут фонарь, зажечь и на «Мирном» и поднять на том месте, откуда виднее будет для «Востока».
— Если по непредвиденному случаю, во время тумана или бури, шлюпы разлучатся, то искать друг друга три дня близ того места, где находились пред разлучением, производя пушечную пальбу.
— Если разлучение случится до прибытия к острову Южная Георгия, то местом соединения назначается этот остров, а именно высота залива Овладения, где ждать друг друга четыре дня. Если разлука случится близ Фолклендских островов, держаться под ветром их и, отыскав гавань, войти в неё, где и ждать шесть дней, разводя ночью по соседним горам огни.
— В случае окончательной разлуки поступать по инструкции морского министра, потом следовать к Новой Голландии, в Порт-Джексон».
Капитан помолчал, подумал, не забыл ли чего, и удовлетворённо произнёс:
— Всё. Теперь перепишите набело, и мне на подпись.
Резанов поклонился и вышел.
Шлюпы легли в дрейф. Через час возвратился Лесков. С ним на шлюпках прибыли Дионисий, Лазарев, доктор Галкин, лейтенант Анненков и мичман Новосильский.
Священник после обычной молитвы стал испрашивать у Господа крепости духа в предлежащем плаванье. Осенив команду крестом, Дионисий, заросший волосом настолько, что виднелись лишь полоска лба, два острых, хитрых глаза да нос в красноватых прожилках, скрылся в кают-компании, где угощали гостей ромом. Беллинсгаузен и Лазарев прошли на только что выдраенный бак.
