Гуго признал свое поражение и отказался от бесплодных попыток защитить Павию. Со свойственной ему проницательностью он избрал единственный путь, который дал бы ему возможность спасти трон для своего сына. Гуго отправил Лотаря в Милан с посланием для магнатов королевства. Сам отрекаясь от власти, он просил сохранить корону его сыну, которому не могли быть предъявлены все те обвинения, мишенью для которых стал его отец. Юный Лотарь никогда не участвовал в управлении государством, и поэтому ответственность за отцовские деяния нельзя было возложить на его плечи.
Невероятно, но факт: предложение Гуго было благосклонно воспринято — по разным причинам — как Беренгарием, так и членами ассамблеи.
Оставляя на троне молодого короля, Беренгарий становился его всемогущим министром, единственным посредником в его отношениях с магнатами и представителями других стран. В этой необычной ситуации он получал такую же обширную власть, как и в том случае, если бы стал королем; кроме того, он мог в случае необходимости избегать выполнения обязательств перед Оттоном Саксонским, прикрываясь волей Лотаря.
Для магнатов королевства, у которых в глубине души уже зарождалось беспокойство из-за необыкновенной уверенности Беренгария в отношениях с ними, присутствие Лотаря на троне ограничивало границы власти его всесильного министра. Они получали возможность плести интриги с королем против министра, с министром против короля, вытягивать то из одного, то из другого привилегии и уступки — с выгодой для себя и в ущерб государству, о котором, как обычно, никто из них не задумывался.
Безусловно, к новой расстановке сил приложили руку и сторонники Гуго, которые справились с неблагоприятными для себя обстоятельствами, воспряли духом и поспешили занять — по крайней мере, некоторые из них — места в первом ряду. На смену настроений магнатов оказала влияние не только политика, но и некоторые причины совершенно иного порядка.
Некий историк в красках живописал сцену, развернувшуюся в соборе св. Амвросия, а другой историк упрекнул первого в том, что у него слишком разыгралась фантазия. Вспомним совет военачальников Арнульфа Каринтийского перед штурмом Рима, их клятвы, их слезы; смятение на заседании ассамблеи, где Герланд из Боббио потребовал вернуть имущество, принадлежавшее аббатству; драматическое заседание суда в Лангенцене, где виновные в германском восстании 954 года понесли, прежде всего, моральную кару. Вспомним о страстности, о спонтанной горячности Средневековья, чуждой — а действительно ли чуждой? — нашему времени, и нам не придется использовать всю свою фантазию, чтобы понять, что на собрании в соборе св. Амвросия также были драматические моменты, о которых упоминает Лиутпранд.
Безусловно, чтение и обсуждение послания Гуго проходили в весьма напряженной обстановке. Момент, когда Лотарь вошел в собор и простерся перед распятием в полумраке, освещаемом неверным светом масляных лампадок, воистину был достоин театральных подмостков. Столь же зрелищными были и дальнейшие события: самые влиятельные среди собравшихся люди — старейший архиепископ Ардерих и Беренгарий — прошествовали через неф, сквозь расступавшуюся толпу, подняли молодого короля, подвели его к алтарю, и все члены ассамблеи приветствовали его в едином искреннем порыве.
Не стоит забывать о том, что люди того времени были порой коварными и расчетливыми, импульсивными и неуловимо изменчивыми, но всегда страстными и чувствительными к любым раздражителям, будь то надежда, страх, ненависть, любовь, иначе мы рискуем дать совершенно неверную оценку их мыслям и поступкам
.
Лотарь сохранил свою корону. Все решилось удивительно быстро, меньше, чем за неделю, с конца марта по начало апреля 945 года
. Гуго оставил Павию, забрав с собой личную сокровищницу, и, скорее всего, удалился в одну из многочисленных королевских резиденций или в одно из поместий, входивших в его вотчину. Молодой король прибыл в столицу и начал править страной — под покровительством Беренгария, который окружил его множеством новых людей.
Появился новый архиканцлер Брунен, епископ Асти, сменивший Бозона, епископа Пьяченцы и сына Гуго. Появился и новый граф дворца, Ланфранк Бергамский, чье присутствие при дворе весьма показательно. Сын королевской любовницы Розы, который до самого конца неотлучно находился при прежнем короле, затем стал графом дворца при Лотаре и оставался на этой должности до самой смерти молодого короля, судя по всему, оказался на этом месте не по приказу Беренгария, а усилиями тех, кто хранил верность Гуго и его памяти. Видимо, эти люди все еще были в силе, поскольку могли распоряжаться важнейшей должностью графа дворца
.
Гуго даже и не думал привыкать к своему новому положению короля без королевства и без власти. Нарушив данные им обязательства, он решил поехать в Прованс, набрать там войско и попытаться отвоевать королевство, следуя по пути, проложенному Беренгарием.
Гуго рассчитывал на то, что настроения магнатов королевства вскоре переменятся в его пользу, причем первые признаки близившихся перемен уже начинали проявляться. Безусловно, Беренгарий отдавал себе в этом отчет и предупредил дальнейшие действия Гуго, избрав для этого самый верный путь. Он вынудил ассамблею, собравшуюся в августе того же беспокойного 945 года, вернуть Гуго на трон рядом с сыном, сохранив при этом и должность министра и реальную власть.
Осуществив таким образом очередной государственный переворот, Беренгарий помешал Гуго отправиться в Прованс и начать там приготовления к войне. Вместе с тем он занял наиболее удобную позицию для того, чтобы контролировать поступки Гуго и сглаживать их последствия, с чем он справлялся бы гораздо хуже, если бы Гуго находился вдали от двора, в избранной им резиденции.
Епископ Пьяченцы Бозон вернулся на должность архиканцлера, Ланфранк остался графом дворца, но возвращение Гуго в столицу, вопреки его надеждам, не стало реставрацией его правления. Отныне его подданные ни во что не ставили ни его самого, ни его сына, повинуясь одному только Беренгарию.
«…Беренгарий… лишь по титулу был маркграфом, а по могуществу — королем; сами же короли только так назывались, а власти у них было не больше, чем у графов».
Гуго не мог смириться с ситуацией, в которой ему приходилось поддерживать добрые отношения, — жалуя подарки и привилегии, — с теми, кто его предал, подобно Ардериху Миланскому, — ведь теперь ему приходилось действовать не по собственным политическим расчетам, а по воле Беренгария; изображать правителя, ничем не управляя.
Он мог думать лишь о мести. Однако, понимая, что средств для достижения своей цели в Италии он найти не мог, Гуно направил все усилия на то, чтобы добиться свободы, отправиться в Прованс и вернуться во главе войска. Для этого, прежде всего, нужно было усыпить бдительность Беренгария, а также найти способ укрепить престиж Лотаря, который практически в качестве заложника должен был остаться в Италии на время отсутствия Гуго.
Соглашение, которое Гуго заключил с Альберихом во второй половине 946 года, окончательно отказавшись от своих претензий на Рим, стало частью его плана и, на его взгляд, должно было обеспечить поддержку правителей Рима и Папы его намерению избавиться от Беренгария
. Не стоит забывать о том, что Альберих был связан с Гуго родственными узами, поскольку был женат на его дочери Альде.
