Сочувствуя нам в 1812 году, Европа сочувствовала только себе, своему беспомощному положению перед Наполеоном. Нет сомнения, что в душе, в общественном настроении, независимо от дипломатических интересов, Западная Европа в общей массе нам враждебна. Эта враждебность происходит не от той или другой политической системы русского правительства, но от самой сущности вещей, от недоверия к новому, чуждому, слишком многочисленному, внезапно появившемуся на ее рубеже народу, с его беспредельным государством, чуждым ее преданиям, где многие основные общественные вопросы понимаются иначе, чем в ней, где вся масса народа наделена землей, где исповедуется религия, сто раз опаснейшая для папства, чем само протестантство, религия, отрицающая вместе то и другое. Оказалось вдобавок, что это нежданное-негаданное государство окружено родственными ему стихиями, славянскими и православными, которые Западная Европа считала уже своей добычей, которые она бы непременно с течением времени покорила до последней деревни, срастила бы с собой и совратила из веры отцов, если б их усыпавшее сознание не было вдруг пробуждено выросшей будто из-под земли православно-славянской империей. Что бы мы ни делали, мы никогда не заставим полуфеодальную и полу-революционную Европу искренно признать своими людей чуждых ей от самой колыбели. Что бы мы ни делали, мы никогда не разуверим ее насчет пугающего ее призрака, не разуверим по той простой причине, что мы сильно растем каждый день и сами себя еще не знаем, что мы никаким образом не можем ручаться ни за себя, как будем мы думать о православных и славянских делах через несколько лет, ни тем более за детей своих. Естественные влечения сказались и уясняются с каждым годом. С того часа как перед глазами не совсем еще задавленных славян и православных поднялась на горизонте Европы могущественная Россия, исчезла всякая надежда окончательно онемечить первых и окатоличить вторых. Теперь уже никакие человеческие усилия не упразднят великого вопроса, он будет стоять в этом виде хотя бы целое столетие, дожидаясь естественного разрешения. Заинтересованные никогда не добьются этого разрешения собственными силами. Оно зависит прямо от единственного сочувствующего им народа, население которого ежегодно возрастает на миллион. Западные державы считают нас, всех русских и нерусских славян и православных, чужими людьми, не прощают нам смущения, внесенного внезапно в историю Европы и никогда не встретят дружелюбно никакого успеха с нашей стороны, ни внешнего, ни внутреннего. Кажется, из всего совершившегося в последние двадцать лет видно достаточно ясно, что они берегут для себя свои заветные принципы права, свободы и национальности и не считают нужным распространять их на нас, славян и православных; Греция для них не то, что Италия, и славяне не то, что немцы или даже мадьяры.
После того как Россия разрушила Польшу и победила Турцию, со дня вступления на престол Павла до дня вступления Александра II, мы отсрочивали открытое соперничество с Европой только тем, что, можно сказать, пошли к ней в службу, оградили себя союзом, принявшим впоследствии имя Священного, стушевались за ним, пожертвовали всеми национальными интересами, едва не перестали быть политически русскими. Но с тех пор как Россия вновь стала Россией под державой Александра II, она скинула, нечувствительно для самой себя, эту обременительную маску и потому должна быть готова ко всем последствиям признания своей исторической личности. Конечно, мы можем и теперь, как прежде, иметь на западе Европы союзников, но должны знать заранее, что эти союзники, сошедшиеся с нами на один данный случай, будут во всем остальном смотреть на нас теми же глазами, как и враги. Нам приходится полагаться только на себя несравненно более, чем всякому европейскому народу, всегда находящему сочувственную себе группу. Сочувственные нам группы существуют в Европе, но не располагают своими силами; силы их находятся в распоряжении у недругов. Нужны большие перевороты для того, чтобы мы, русские, могли выйти из нашего одиночества и жить не особняком, но посреди сочувственной свободной семьи. Без сомнения, современное положение России, стоящей в одиночестве, более богато будущим и, во всяком случае, более достойно, чем лицемерное сотоварищество Священного союза, но нет сомнения также, что оно полно угроз и требует сознательной уверенности в себе от общества, как и от власти. Русские люди, искренно желающие отечеству мира и процветания, должны или закрыть глаза перед действительностью, или сознать, что благодеяние прочного мира может быть куплено только непоколебимостью народного характера.
Несмотря на возможность всяких политических сочетаний, каждое государство знает приблизительно силы, с которыми оно может встретиться. Всякий знает своих возможных врагов и рассчитывает свои силы в этой пропорции. Не будучи пророком, можно сказать наверное, на много лет вперед, с кем каждое первоклассное европейское государство может завести войну и с кем оно не будет ее иметь. В этом отношении, как и во всех остальных, наше положение определено гораздо менее других. У нас нет друзей, хотя могут быть компаньоны в выгодном предприятии; врагами нашими могут очутиться по очереди все европейские народы. Единственная определенность в нашем международном положении состоит только в уверенности, что мы никогда не будем иметь сепаратной войны, одиночного поединка — какой был у Австрии с Францией, у Австрии с Пруссией и т. д. Россия слишком сильна, и последствия поражения с нашей и с противной стороны слишком неравны, чтобы кто-нибудь вышел на нас один на один. Мы знаем с точностью лишь то, что, когда нам придется меряться с кем-либо силами, противником нашим будет не нация, а большой союз. Три года тому назад на нас чуть не обрушилась вся Европа, без всякого вызова с нашей стороны; волей или неволей мы бы должны были ее встретить. С тех пор как Россия стала становиться русской, мы всегда должны быть готовы к такому обороту дел, полагаясь только на себя.
Государство в восемьдесят миллионов жителей, из которых четыре пятых составляют одно племя и живут одним сердцем, никогда не может быть побеждено безвозвратно. Завтрашний день всегда ему принадлежит. Чем бы ни разыгралось нынешнее, действительно смутное и неблагоприятное для нас положение европейских дел, мы можем спокойно ждать событий. Несмотря на временные затруднения, нравственные и материальные силы нынешней России неизмеримо велики, не то что в 1853 году. Надобно только, чтобы силы эти не оставались силами стихийными, чтобы к ним прибегали не в самую минуту крайности, когда из недр народа можно почерпнуть только сырой материал, чтоб они были признаны и распределены заранее, были бы организованы постоянно. Россия слишком сильна, чтобы кто-нибудь вышел на одиночную борьбу с ней; на нас может подняться, нам может заступить дорогу только большой Европейский союз; русские силы на военном положении должны быть рассчитаны по этой мерке, иначе они опять окажутся недостаточными. Притом, раньше ли, позже ли наступит решительная минута, но когда она наступит, действующие войска, как и в восточную войну, будут иметь свое особое назначение, далеко не обнимающее всех потребностей обороны наших бесконечных пределов и поддержания великанской борьбы; как и в тот раз, придется встать самой России с ее народными силами, придется вызвать итог ее военных элементов во всем их разнообразии. Гораздо вернее распределить их своевременно. Государство, как и отдельный человек, может выказать только ту степень своей природной силы, какую развило в нем упражнение; оно должно сознательно овладеть ею. Нынешние военные учреждения поставили дело именно таким образом, но далеко еще не дали всех своих последствий. Особенности России, условия ее боевого могущества так отличны от всего, что представляет Запад Европы, а наше военное устройство было недавно еще до такой степени слепым подражанием, что мы отвыкли судить о себе самостоятельно, а этого нельзя было переделать сразу; следствие то, что многие самостоятельные источники русской силы остались до сих пор непочатыми.
