В заключение укажу на влияние, которое шейхи имеют на фанатический народ. Всего более поразительно оно высказывается в лице шейха Гаджи Абди Эфенди. Он живет в сел. Караджалы Бергушетского участка Нухинского уезда, в нескольких верстах от Ганчайской станции. Это весьма странный человек: он был вором на большой дороге, потом 3 года учился в Турции; несмотря на чрезвычайную строгость к себе, предписываемую тарикатом, он ведет жизнь разгульную. Вокруг него всегда свита из 150 вооруженных мюридов; у него первая конюшня, первая соколиная охота и первый гарем в губернии. Он пользуется — чего никогда еще не было видано от начала ислама — всеми мусульманскими женщинами в крае по выбору; они считают святым делом провести с ним ночь. Наружным видом ш. Абди похож больше на персидского нукера, чем на суннитского шейха; недруги его, духовные, приписывают власть его договорам с Дьяволом; но самый факт этой необъяснимой власти не подлежит сомнению. Влияние ш. Абди на своих приверженцев и на весь мусульманский народ таково, что я знаю в истории одно только подобное явление: власть шейха гашишинов (le vieux de la montagne)
[76], который заставлял своих часовых для показу перед иностранцами бросаться вниз с семиярусной башни и вынудил мусульманских государей и предводителей крестоносцев выкупать податью жизнь от кинжалов гашишинских убийц, которые ставили собственную жизнь ни во что и отправлялись публично резать людей, на которых указал им шейх. Гашишинская секта была произведением того же тариката. Буквально то же самое может сделать шейх Абди. Легко проверить на всем протяжении мусульманских уездов следующий факт: скажите встречному татарину: кувырнись в честь шейха Абди! — он станет кувыркаться, пока вы не уедете из его глаз. Шейх Абди повсеместно считается пророком и чудотворцем; первейшие мюриды признают его неограниченную власть
[77].
ЗАПИСКА ОБ УПРАВЛЕНИИ АЗИАТСКИМИ ОКРАИНАМИ
[78] 
Ввиду тяжелых и постоянных убытков государственной казны на Кавказе и в Туркестане возникает необходимость определить наконец сознательно, сообразуясь с общими потребностями империи, систему управления этими двумя странами. Не одна Россия имеет владения в Азии, но для нее одной они убыточны, и притом в такой степени, что доход не покрывает даже половину расхода. Дело идет о великом вопросе, быстро принимающем все большие размеры, так как с каждым царствованием, в силу неизбежного и не зависящего от человеческой воли хода дел, границы русских владений в Азии постоянно расширяются. Вопрос в том, должно ли считать азиатские владения обыкновенными областями, подчинять их общим учреждениям, или же они требуют иных, им исключительно свойственных приемов управления, в чем и в какой мере.
Хотя Закавказский край занят уже 80 лет, а Средняя Азия менее 20, тем не менее вопрос об отношении государства к этим окраинам стоит покуда в одинаковом, требующем решения виде. Последнему правителю Кавказа предстояло еще завоевывать страну, управление которой ему вверялось
[79]; новый начальник будет первым, назначаемым исключительно для управления.
В Туркестане сделан покуда не более как административный опыт, далеко не оправдавший себя последствиями.
Очевидно, что увековечение такого положения дел, при котором азиатские владения составляют бремя для России, не может быть обращено в систему. Если б даже подобное бремя было признано выносимым в его настоящем виде, то очень скоро оно станет совершенно непосильным. Когда русское царство не остановилось в своем разрастании на естественных пределах Кавказского хребта и Урала, то кто укажет теперь пределы, на которых оно остановится? Можно предвидеть, что со временем многие еще страны и многие миллионы азиатского населения будут подчинены русскому господству. Это судьба всякого европейского владычества в Азии. Давно уже англичане в Индии закаивались идти далее, закаивались и голландцы в Малезии, прежде еще закаивались римляне, вынужденные силой обстоятельств перешагнуть Геллеспонт, — и, однако ж, все они невольно шли вперед, по тому же естественному закону, который заставляет камень погружаться в тину, пока он не дойдет до твердого дна. Сожительство с племенами, не сложившимися в твердо очерченные народности и не признающими иного права, кроме права силы, вынуждает для собственной безопасности подчинять своему влиянию ближайших соседей, а затем снова выдвигаться вперед для ограждения этих последних. Если англичане, голландцы и французы, попавшие в Азию и Африку случайно, дорожащие своими заморскими владениями исключительно из-за денежных выгод, не могут избежать необходимости невольного разрастания, то возможно ли это для России, вдвинутой географически в азиатский материк, соприкасающейся с его населением непосредственно на протяжении многих тысяч верст? Кто поверит в устойчивость наших азиатских границ даже со стороны Турции, видимо разлагающейся, тем более в средней и восточной Азии? Мы можем отрекаться от всякого захвата, но не можем отречься от обязанности обеспечивать спокойствие на своих пределах; а это условие именно влечет неодолимой силой каждую европейскую державу, ставшую на почву Азии, к постепенному раздвижению границ. При таком положении дела самая обыденная предусмотрительность заставляет принимать в соображение при установлении системы управления русскими областями в Азии не только их нынешний размер, но неизбежный прирост их в будущем. Пожертвование, сносное в ограниченных пределах, становится непосильным, когда оно периодически возрастает.
