В такой обстановке русская буржуазия встала в оппозицию как к императору, так и к правительству и заменила свой старый лозунг «единения с царским правительством» лозунгом «создания министерства доверия»
[309]. Депутаты Государственной думы поощрили создание в июне военно-промышленных комитетов, перед которыми была поставлена задача мобилизации промышленности страны для работы на войну. Предполагалось, что они сосредоточат в своих руках руководство крупной и средней промышленностью, а союзы земств будут развивать мелкую кустарную промышленность.
В августе основными фракциями Думы был сформирован «Прогрессивный блок», поставивший своей целью обновить и укрепить разлагавшийся аппарат царской власти, провести реформы в стране и создать кабинет министров, который бы пользовался доверием всех слоев русского общества. Одновременно буржуазия сделала попытку дело руководства промышленностью и мобилизации ее мощностей на нужды войны взять в свои руки, но сделать им это было очень трудно, так как на их пути встал царский двор и правительство, не желавшее менять свое отношение к войне, которое было с самого начала пораженческим. С таким курсом не хотело мириться земство и большинство депутатов Государственной Думы. Само отношение правительства к характеру войны заставило земства сделать свои союзы политическими объединениями, в которых сплотились передовые слои русской буржуазии, дворянства и интеллигенции. В своей политической борьбе с царским правительством буржуазия стремилась усилить свое влияние на экономическую и политическую жизнь страны двумя методами. Во-первых, с помощью промышленных комитетов и союзов земств и городов взять управление народным хозяйством в свои руки, чтобы военные заказы, распределение металла и топлива, организация транспорта и разрешение продовольственного дела проводилось без участия правительства Горемыкина, которое поддерживало вредительство в этой области и бросило страну на произвол врагов внутренних и внешних. Во-вторых, буржуазия прямо и открыто поставила вопрос об укреплении аппарата царской власти путем привлечения ее представителей к управлению страной, требуя, чтобы самодержавная монархия была заменена на конституционную, по типу Великобритании, и создание буржуазного правительства, подотчетного перед Государственной Думой. Царь и его двор не хотели идти ни на какие уступки и после отъезда Николая II в Ставку выступление буржуазии, и, прежде всего, представителей земства, стали носить враждебный характер по отношению к царской власти. На осенних съездах союзов земств и городов князь Г. Львов заявил, что царское правительство «противодействует единению общественных сил с властью». Резолюция съезда требовала обновления власти, «которая может быть сильнее только при условии доверия страны и единения с законным ее представительством»
[310].Обобщив требования русской буржуазии царскому правительству, два видных ее представителя, князь Львов и Челноков, хотели донести их лично императору Николаю II, но он отказался их принять. Не был принят и председатель Государственной Думы Родзянко, поднимавший важные вопросы единства власти и парламента для отпора врагу. Тогда Союзы земств и городов послали царю письмо, в котором говорилось, что «те представители общественного порядка, которые хотят управлять страной одной властью приказаний, не слушая ее голоса и не считаясь с ее желанием, суть злейшие враги России и ее престола»
[311].
С этого времени в стране, во всех классах общества, открыто заговорили об измене лиц, стоящих у кормила власти, с требованиями перемен. «Армия отступает, – говорил видный кадет Н. Астров, – из-за предательства, отсутствия снарядов, ружей… потому что власть, привыкшая к безответственности, воспитавшая в себе извращенное представление о стране, народе, которым управляет, боится России, не верит ей и в своем безумном неверии оказывается в руках у злобных, угасающих старцев, у шутов, предателей, распутных проходимцев»
[312].
Земский союз продолжал работать и свою главную роль видел в том, чтобы оказывать помощь армии в выполнении ею ее великого ратного подвига. Князь Львов однажды воскликнул: «Страшно подумать, что было бы, если бы не было земства»
[313].
Правительство пошло по пути запрещения проведения съездов всех партий и движений и борьба с царской властью стала носить нелегальный характер со стороны знати, буржуазии и интеллигенции. «Страна едина, заявляли земцы, – едина в земских силах, едина в народном представительстве». Но вне страны стоит власть, которая «делает все, чтобы только не вести страну к победе, но мешать достигнуть этой победы»
[314].
Если русское правительство боролось с земством запретительными мерами и всячески противодействовало их патриотическим инициативам, то германское правительство грозило ему карами. В разбрасываемых листовках над русской территорией немецкие каратели обещали «подвергнуть повешению всех представителей Всероссийского Земского Союза, ибо союз этот, по их заявлению, снабжает армию боевыми припасами»
[315].
После отъезда царя в Ставку, стала стремительно возрастать роль Распутина, и он становился главным распорядителем государственных должностей в империи. Через общение со «старцем» и по его просьбе министерство императорского двора, которое в отсутствие Фредерикса возглавлял граф Бенкендорф, назначало на должности министров, руководителей департаментов и на другие высокие государственные должности людей, лично отобранных Распутиным в своей кампании, никогда не оставлявших его в одиночестве.
Распутину и кандидатам на высокие посты сановниками царского двора внушалась мысль находиться вместе в обществе и на людях, в увеселительных заведениях и ресторанах, чтобы их видели чаще и больше широкие круги петербургской общественности и интеллигенции, потому что результатом этой очередной партитуры было назначение примелькавшегося «старцу» чиновника министром, или руководителем департамента. Председатели правительства Штюрмер, министры Маклаков, Щегловитов, Хвостов, Протопопов, Добровольский и другие чиновники до своего назначения на эти высокие посты много часов отстояли в качестве «друга» и «прислуги старца» в фешенебельных салонах и ресторанах столицы, нередко завязывая с посетителями этих заведений непристойные выходки, чтобы на них больше обратили внимание и говорили в обществе. Затем следовало нужное для интересов Двора выдвижение чиновника на высокий пост министра, сделанное по просьбе «старца», и прусское окружение оказывалось непричастным к этим непристойным назначениям. Записки Распутина, с неровным, корявым и безграмотным почерком, в которых он просил и распоряжался назначением высших должностных лиц в империи, услужливо разносили по Петербургу чиновники Двора и они же готовили соответствующие рескрипты царя, утверждавшего просьбы «старца». «Табе», «Прынцу», «Штюшке», «Прошке» – значило обращение Распутина к принцу Ольденбургскому, председателю правительства Штюрмеру, министру внутренних дел Протопопову назначить того или иного его нового друга на высокую должность. В правительственных учреждениях, читая эти записки, министры и чиновники смеялись и злословили, но не перечили, зная, что за всем эти спектаклем стоит могучая рука царской администрации.
