* * *
От мухоморов сушняк, нужно запить. Выхожу с ведерком наружу, черпаю снежинки из горбатого сугроба.
Слышу шорох. Достаю фонарь, всматриваюсь в темноту длинных сосен. Падающие клочья мерцают в луче света.
Там, в глубине шершавых стволов, две снежинки вдруг вспыхнули ярко. Застыли. Сдвинулись на пяток метров и снова замерли. Сверкают, что-то вынюхивают.
Я сходил в дом, вернувшись с консервной банкой.
Смотрю в темноту. Глаза еще там, по-прежнему смотрят.
Рассекаю холодный металл. Нож оставляет зубастую борозду. То же самое, что терять любимого человека: как не вскрывай жестянку, выходит уродство. Очередная пиранья, полная пустоты.
Срываю пластину, и ладонь вздрагивает. Пальцы наливаются теплом струящейся крови.
Кидаю банку на снег, подальше к соснам.
Достаю платок, придавливая глубокий порез. Ткань темнеет.
Забиваю здоровым пальцем новую щепотку мухоморов.
Два ярких глаза осторожно выползают из сосен, приближаются.
В безмолвии падающих хлопьев чавкает острая морда, вылизывает рыбное лакомство. Снежинки на пушистом хвосте сверкают бриллиантами. Неуклюжие лисьи лапы возятся со скользкой жестянкой. Мокрый нос жует и облизывается.
Уставшие деревья, придавленные тяжестью снега, наблюдают. Где-то там, над зубчатой линией крон, застыло сияние от огней мегаполиса.
Дым, не успевая оторваться от трубки, проволокой застревает в тягучем воздухе.
Жадно всасываю ноздрями ледяной воздух.
Смотрю на небо гранатовым взглядом.
* * *
Что с нами стало? В какой момент нас раскидало по разным берегам?
Мы перестали понимать друг друга. Доверие пропиталось подлостью. Перекрикивались как чужие, с придирками и на повышенных тонах.
Полину отчислили из университета. Она не работала. По вечерам пропадала с подругами в барах.
А когда ночевала в квартире, мы разбегались по разным комнатам, как два проклятых соседа!
Однажды я вскочил посреди ночи от шума сигнализации. Через окно пробился мерцающий свет. Он упал на бежевые обои, растекаясь оранжевой кляксой. С третьего этажа я увидел, что перед домом горит машина.
Накинув на плечи халат, в трусах и тапках, с одеялом в руках, я скатывался по ступенькам вниз, хватаясь за скользкие перила.
Перед подъездом темно — фонарь разбит.
На парковке в ряд сверкают глянцевые кузовы, отражая блики. Подбегаю к горящему автомобилю, скачу вокруг, луплю одеялом. Водительское стекло разбито, выглядывают языки пламени. Дерусь с языками, пытаюсь затушить. Салон автомобиля застлан черным дымом — не разглядеть. Глаза разъедает.
Крышка бензобака откинута, из желоба торчит горящая тряпка. Выдергиваю тряпичный комок, воняющий спиртом. Пальцы обдает жгучей болью.
Из подъезда высыпали людские силуэты. Никто не помогает. Все садятся в свои машины и отгоняют подальше. И лишь кто-то один также борется с огнем, бок о бок, кричит и бегает с ведром, заливая воду внутрь салона.
Раздаются громкие сирены. Давит уши. В глаза и нос попала горчица.
Что-то обвило шею, крепко сжало и потащило вбок. Дышать нечем. Ничего не вижу, толкаюсь локтями, подпрыгиваю, пытаюсь вырваться, но никак.
Краем глаза вижу, как того, другого, моего помощника, скрутили двое в касках и тащат за шкирку к подъезду. Тот истерично вопит и размахивает руками. Пустое ведерко упало и покатилось по тротуару.
Сижу на бордюре.
По мокрому асфальту червями распластались шланги. Дымит обожженный металлический кузов. Рядом мужик — держится за голову и рыдает. К нему подходит женщина и пытается утешить, но ее дрожащий голос только усиливает нервозность.
Мужик поднимает на меня перекошенное лицо, и я узнаю в нем соседа. Того самого, что живет за стеной; чья дверь выходит прямо к моей двери, и мы еще никогда не здороваемся. Но не тот сосед, что слева, а другой, по правую сторону, который ютится с детьми в однокомнатной квартире, ну, тот, что ездит на поддержанном «галанте» и при удобном случае занимает мое парковочное место.
Поднимаюсь. Шаркая тапками, огибаю стену высотного дома. Выхожу на детскую площадку, где на газоне в кромешной темноте, рядом с большим деревянным мухомором, блестят очертания моего доджа.
Выдыхаю.
Все вокруг летит в пропасть. Моя жизнь трещит по швам. Сегодня додж должен был сгореть. Но каким-то чудом автомобиль уцелел.
Возвращаюсь в квартиру, пустую и тихую. На часах без восьми четыре. Свет в ее комнате не горит.
Полина даже не вышла, не поинтересовалась в чем дело.
Будто во дворе каждую ночь горят машины.
ДРУЖБА
Июльской пятницей я поехал забрать жену у метро. Подвыпившую, около полуночи, а ее след простыл. Опросил таксистов. Сказали, села в белый джип. А один из них, смуглый и коренастый, добавил:
— …с рисунком кинжала на капоте.
Долгими нескончаемыми часами я колесил по району. Изъездил все дворы. Умоляюще бросался к прохожим, показывал фотографию. Люди отскакивали как от чумного, сторонились — никто не пытался помочь.
На чугунной оградке у ларька сидел мужик и пил из горла.
— Какая красавица, — говорит. — Пойдем, вместе поищем.
Он был пьян и бесполезен. Но мне не хотелось оставаться одному.
— Хороший у тебя додж, — закуривает тот на соседнем сидении.
— У меня здесь не курят, — кручу руль, осматривая пустой тротуар.
— Да ладно, расслабься. На, затянись.
Протягивает папиросу, грубую и без фильтра.
Отказываюсь.
— Повар, — представляется тот и присасывается к стеклянному горлышку.
После этой ужасной ночи мы с Полиной разъехались. Не мог я. Не хватало мужества заглянуть ей в глаза.
На какое-то время я поселился у Повара. На самом деле его звали Вася, а Повар — потому, что закончил техникум по профессии повар. Но не работал он поваром, и вообще не работал, а был спиногрызом, сидящим на шее у престарелых родителей.
Год назад Васю бросила жена, которой захотелось другой жизни. Более яркой, чем жизнь жены повара. И она променяла Повара на юриста. Конечно, юрист ведь — не повар. С тех пор Вася не просыхает. Обитает в пьяном угаре: просыпается в полдень и пьет, якобы сглаживая похмелье, а это запускает очередной виток порочного цикла.
К Повару обычно испытываешь либо жалость, либо отвращение. Что же касается моего отношения, эх… даже не знаю. Не будь Васи, этого тошнотворного примера перед глазами, наверняка я сделался бы таким, как он, даже хуже. А так, еще каким-то чудом держусь.
