– Я устала, – сказала Грейс и вошла в дом.
* * *
На следующий день Блюстоун приехал раньше обычного, когда все еще сидели в кухне. Грейс ковыряла безвкусную яичницу, Бобби сражался со своим напитком, а новенькие, так и ходившие в своих странных одеждах, уничтожали огромные порции салата.
Сэм перестал смотреть на Блейдс с плотоядной улыбкой, поскольку она не обращала на него внимания. Когда их взгляды встречались, он зевал и хихикал. Тай и Лили все так же смотрели на всех испуганными глазами и жались друг к другу. Эти двое, казалось, считали, что только они являются братом и сестрой, исключив Сэма из своего круга.
Когда Малкольм вошел на кухню, помещение как будто уменьшилось в размерах.
– Опять? – хныкающим голосом протянул Сэм.
– Только если ты не против, – сказал психолог. – Но теперь мне нужно посоветоваться с Грейс.
– Посоветоваться, – повторил за ним подросток.
– Это значит…
Сэм рассмеялся.
– Я знаю, что это значит. Только не понимаю, о чем можно советоваться с ней.
Профессор выпрямился, став еще выше. Его губы шевелились, словно он пытался придумать ответ. Но затем он повернулся к Грейс:
– Если у вас есть время, мисс Блейдс.
– Мисс Блейдс, – повторил Сэм.
Лили тихонько захныкала. Сэм резко повернул голову и посмотрел на нее. Маленькая девочка тут же умолкла. Широко раскрытые глаза Тая наполнились слезами, и Грейс захотелось сказать ему, что все будет хорошо. Но она подумала: «Наверное, это будет неправдой», – и снова принялась за яичницу.
– Грейс? – снова обратился к ней Малкольм.
– Да, сэр.
– Если ты свободна…
– Конечно. – Блейдс кивнула и вышла из кухни.
– Кое-кто у нас очень важный, – сказал Сэм и засмеялся. Смеялся он один.
* * *
Устроившись в гостиной, психолог сказал:
– Скоро они уедут.
– Кто?
Слабую улыбку Малкольма нельзя было назвать радостной.
– Точно. Ладно, тогда перейдем к так называемым первобытным племенам Борнео и Суматры. Что ты думаешь об их…
Следующий час Грейс слушала, комментировала и говорила Блюстоуну то, что, по ее мнению, он хотел услышать. Ревность ее ослабла, но теперь ей наскучили его пространные тирады и хотелось побыть одной.
Тем не менее Блейдс не уходила. Профессор сделал для нее много хорошего, и, похоже, скоро он снова станет ей интересным.
Следующим утром Грейс проснулась очень рано, в шесть часов, немного почитала, а потом спустилась на кухню. Проходя мимо комнаты новых воспитанников, она услышала детский плач – это была девочка, Лили, – а затем более грубый голос, приказывающий ей заткнуться.
Грейс налила себе молока и стала ждать Рамону. Когда в семь часов хозяйка дома не появилась, она заволновалась, не случилось ли чего – в последнее время миссис Стейдж выглядела усталой и принимала больше таблеток. В семь пятнадцать Блейдс решила, что нужно постучать в дверь Рамоны. Конечно, это против правил, но…
Ее размышления прервал ужасный шум на втором этаже. Она вскочила.
Снова плач. Но уже не Лили.
* * *
Дверь в комнату Бобби была распахнута. Рамона стояла у его кровати, все еще в ночной рубашке. Рот у нее ввалился и выглядел как-то не так – Грейс поняла, что она не вставила зубы. Старая женщина была босиком. Цепочка с очками для чтения свисала на ее плоскую грудь. Она стонала, дергала себя за волосы и смотрела на Бобби диким, испуганным взглядом.
Мальчик лежал на спине. Рот у него был открыт еще шире, чем всегда, а глаза полузакрыты и подернуты пленкой, словно по ним проползла улитка. Что-то блестящее стекало по его подбородку, а лицо у него было странного цвета, серое с зеленоватым оттенком. Как поросший мхом камень, а не человеческая кожа.
– О нет! – простонала Рамона, указывая на Бобби. Как будто Грейс сама не видела.
Верх пижамы у Бобби был разорван, и через дыру просвечивала серая кожа. Он не дышал. И не шевелился.
Трубка, через которую к нему ночью поступал воздух, лежала на полу рядом с кроватью и шипела. В последнее время Бобби беспокоился во сне, кричал, издавал звуки, которые могли испугать непривычного человека. Он никогда не вырывал трубку изо рта, но Стейдж опасалась, что такое может произойти, и прикрепляла желтую резину к его пижаме клейкой лентой. Грейс знала, что та держала крепко, потому что иногда ей приходилось отсоединять трубку, и это требовало усилий.
Клейкая лента по-прежнему была на трубке, которая шипела на полу, словно желтая змея.
Блейдс замерла на пороге. Рамона бегом промчалась мимо нее и спустилась по лестнице. Хлопнула дверь кухни.
Грейс осталась с Бобби – просто так. Она смотрела на него. Смотрела на смерть. Она уже видела смерть, но этот мальчик выглядел не так, как чужие люди в красной комнате. Ни крови, ни конвульсий – ничего такого.
Наоборот. Он выглядел… умиротворенным.
Только его кожа странного цвета как будто зеленела все больше.
Девочка спустилась на кухню. Из-за двери, где спали трое новых воспитанников, послышалось шиканье.
А потом смех.
* * *
Рамоны в доме не было, и Грейс не сразу удалось ее найти. Старушка была у дальнего конца зеленого бассейна – она дергала себя за волосы, расхаживая взад-вперед.
Девочка медленно приблизилась к ней. Когда люди так взволнованы, может произойти все что угодно.
Заметив ее, миссис Стейдж принялась мотать головой. Резко, как будто хотела стряхнуть что-то болезненное, засевшее у нее в мозгу.
Грейс остановилась.
– Уйди! – крикнула Рамона.
Ее воспитанница не двигалась.
– Ты оглохла? Иди в дом!
Блейдс повернулась, чтобы уйти. Но не успела – боковым зрением она заметила какое-то движение и оглянулась.
И как раз вовремя. Лицо хозяйки ранчо исказилось страданием – теперь оно было странного цвета, слишком бледным, – рука метнулась к груди, а беззубый рот округлился от боли и страха. Рамона потеряла равновесие и повалилась ничком.
Глаза у нее закатились, и она упала в мутную зеленую воду.
Грейс бросилась к ней.
Рамона быстро опускалась на дно, но девочка успела схватить ее за руку и стала тянуть вверх. Скользкая от водорослей рука вырвалась из пальцев Грейс, и старая женщина стала тонуть. Распластавшись на бетонной площадке, Блейдс снова схватила ее, теперь двумя руками, и потянула изо всех сил. Резкая боль пронзила ее спину, плечи и шею.
Плевать – она ни за что не отпустит.
