Нельзя записать на бумагу все, что я хочу тебе сказать, поэтому оставляю ее в покое. Думаю, ты поймешь, что я чувствую. Будь счастлив, возлюбленный мой. Мы снова встретимся в наших снах».
Шарлотта опустила письмо.
– Не понимаю, – всхлипнула она. – Что значит, она не с нами? Она же здесь.
– Ее тело, – ответил Гумбольдт. – Но дух уже в другом месте.
– Что это значит? Неужели она больше никогда не проснется?
Гумбольдт обнял девушку за плечи.
– Не могу сказать, моя девочка. Это никому не известно. Но пока она жива, остается надежда. – Плечи у него поникли. – Я долго думал, показывать ли вам письмо, все-таки это прощальное письмо и адресовано мне. Но в нем содержится важное послание. Мне кажется, что-то вроде ключа.
– Что за ключ? – спросил Оскар, у которого на душе скребли кошки.
– Указание, что я не ошибся в своих предположениях о законе Хроноса. Задумайтесь: описанное Элизой совпадает с тем, о чем я вам сейчас рассказал. Это доказывает, что закон Хроноса – неотъемлемая часть природы. События не происходят произвольно. Они располагаются одно за другим, вытекают одно из другого. Они оставляют эхо в памяти нашего мира. – Его глаза печально заблестели. – Это фундаментальное положение, поскольку означает, что будущее не является предопределенным, но оно идет по определенной схеме или плану. Мы не можем менять факты так, как нам заблагорассудится. В определенное время должны случиться определенные события. Единственное, что мы можем изменить, – их интенсивность.
– Что это значит в нашем конкретном случае? – спросила Шарлотта, щеки которой еще были влажными от слез.
Гумбольдт сложил руки и уставился в пол.
– Как бы лучше объяснить? Тяжело мне это дается. И не только потому, что теория новая и необычная, но и потому, что она касается всей нашей жизни. Лучше всего говорить ясно, без двусмысленностей. Хоть я и надеялся, что наше вмешательство сделает мир лучше, к сожалению, полностью устранить угрозу войны невозможно. Вероятно, у нас еще есть несколько десятилетий до ее начала, но она будет. Может быть, не такая ужасная и долгая, как описывается в документах, но она неминуема. Эхо войны разносится по всей Вселенной. Она оставила следы. Поэтому нужно быть готовыми. Можно строить планы, но некоторых вещей нельзя миновать. Вот что вынес я из нашего опыта. Не решаюсь гадать, дойдет ли дело до господства машин. До этого мы все равно не доживем, – он опустил руки. – Мне жаль, что я не могу сообщить вам ничего хорошего, но лучше знать, если приближается что-то неприятное, правда?
Оскар и Шарлотта переглянулись, но промолчали.
Может быть, впереди действительно война? Или же Гумбольдт ошибается? Вдруг письмо Элизы говорит о другом? Совпадения, конечно, поразительны, но не слишком ли далеко зашел исследователь, пытаясь приписать этот закон природе? И если в ближайшее десятилетие разразится война, что станет с ними? С домом, с исследованиями, с учебой?
Если Оскар и усвоил что-то во время путешествий, так это то, что будущее нельзя предугадать. Оно постоянно меняется. Можно формировать или изменять, если приложить усилия. И он сам – лучшее тому доказательство. Всего несколько лет назад он был простым уличным мальчишкой, теперь его знает весь мир. Человек, который спас жизнь императору.
Он поднял голову и посмотрел на Шарлотту. Та улыбнулась в ответ. Кажется, она думала о том же. Не будем сдаваться, кажется, хотела она сказать. Будем делать то, что делаем, пока не победим. И все будет хорошо.
Ее пальцы нащупали руку молодого человека. Та была теплой и сильной.
Шарлотта хотела ее пожать, но тут вдруг открыла глаза Элиза.
– Эде! Ми ла оу йе?
48
Хирург, специалист по травмам головного мозга, главный врач самой большой и важной больницы Берлина сидел за внушительным письменным столом у окна и выглядел довольно растерянным. Шарлотте показалось, что он походил на студента, провалившего государственный экзамен.
– Да… – протянул он, изучая папку с результатами обследования.
Папка была довольно внушительной.
– Не знаю, как вам сказать…
– Лучше всего просто и напрямик, – сказал Гумбольдт. – Поверьте, мы привыкли к странным новостям.
– Вот и славно, – профессор Вайсшаупт опустил папку на стол. – Тогда начну с хорошего. Госпожа Молин вышла из комы. Судя по тому, что мы видим, у нее нормальные психические и моторные реакции. Она разговаривает, реагирует на раздражение органов чувств – на свет, звуки и прикосновения. Может поднести ко рту чашку, есть и пить, встать и открыть окно. До сих пор все в полном порядке. Естественно, ей еще необходим уход, но через неделю ее уже можно отпустить из больницы.
– Чудесные новости! – сказал Оскар с чувством безграничного облегчения. – Значит, после падения у Элизы не будет никаких серьезных осложнений?
– В физическом плане нет, – ответил доктор. – Рана на голове уже зажила, от нее останется только маленький шрам. Мы наложили шину на запястье, но там только небольшая трещинка, и поскольку госпожа Молин еще молода, эта травма быстро заживет. Нет, меня беспокоит ее умственное состояние.
– Насколько все тяжело? – поинтересовался Гумбольдт.
– Как оказалось, падение вызвало тяжелую амнезию. Нарушение памяти, которое касается воспоминаний о прошлом. Беседовать с ней очень тяжело, так как госпожа Молин разговаривает на языке, который я понимаю только частично. Иногда мне кажется, что она говорит на французском, только на каком-то местном диалекте, которого я никогда не слышал. Правда ли, господин фон Гумбольдт, что ваша спутница жизни родом с острова Эспаньола?
– С его западной части, совершенно верно. Она родилась в Гаити и выросла там. Мы встретились девять лет назад, и она решилась последовать за мной.
– Значит, она выучила немецкий язык за короткое время.
– Правда. У Элизы был талант к языкам.
Профессор огорченно покивал:
– Это подтверждает мое предположение. Понимаете, человек, который может быстро и хорошо выучить язык, в большинстве случаев обладает ярко выраженным музыкальным слухом. У таких людей особая память на слова, основанная на коннотации, произношении, мелодичности. Они учат язык, как песню или мелодию. Совсем не так, как люди, которые изучают языки с помощью визуальной памяти. Те читают тексты и пытаются связать их с тем, что уже знают. Такое обучение гораздо более длительное, так как приходится связывать различные понятия, основываясь на смысловых связях.
– Элиза читала с трудом, – подтвердил Гумбольдт. – Но уж если что-то услышала, запоминала сразу.
– Видите? Именно здесь и кроется проблема. Если аудитивные воспоминания исчезли, в большинстве случаев исчезает и способность говорить на иностранных языках. Остается только родной язык.
