– Я животное не брошу!
– Ладно, приведем его сюда, места много. Я сам схожу.
С величайшими предосторожностями мы спустились вниз по лестнице, открыли дверь моей квартиры. Гораций лежал в коридоре и тосковал. Он так обрадовался моему приходу, что даже облизал меня, чего раньше никогда не делал. Я чуть не прослезилась. В квартире Эрика Гораций сразу же по-хозяйски устремился на кухню и умильно уставился на холодильник.
– Гораций, ты на двухразовом питании! – строго сказала я.
Он негодующе отвернулся.
Эрик с интересом рассматривал содержимое чемоданчика.
– Думаешь, это и есть препарат Валентина Сергеевича? – спросил он.
– А что же еще? Давай читать записки, узнаем, как он попал в подвал дома, который построил Джек.
Мы чинно уселись рядышком за письменный стол, поделили стопку листков – я начала с того места, где остановилась. А Эрик – сначала.
«Горе и одиночество – плохие советчики, – читала я. – Когда прошло время после похорон, я окунулся в работу с головой. Так мне становилось немного легче. С должности директора института я к тому времени уже ушел, еще до смерти жены. Официально считалось, что я заведующий лабораторией, но занимались мы только препаратом В‑17. Именно в то время я получил интереснейшее предложение: один из моих старинных знакомых, человек, несомненно, порядочный, неплохой ученый и блестящий организатор, создал собственную фармацевтическую фирму и пригласил меня возглавить ее научный отдел. Он предложил мне очень высокую оплату, но это не сыграло бы значительной роли в другие времена, однако я думал, что это даст мне возможность уйти из-под контроля тайного ведомства, в особенности – генерала Г. Удержать в институте они меня не могли – возраст давно пенсионный, уйти я мог в любое время. Я держал в тайне свои переговоры о переходе в частную фирму, но либо кто-то сообщил Г. об этом, либо он сам чувствовал, что работа наша может уплыть из его рук, потому что, как я уже говорил, власти этой некогда могущественной организации приходил конец, и у нас в институте, да и в других местах на ее представителей уже смотрели косо. Тогда они решили действовать нагло. Произошел такой случай – из моего лабораторного сейфа неожиданно исчезло большое количество препарата В‑17. Все указывало на то, что это дело рук если не самого Г., то его подчиненных, особенно мне не нравилась в этом деле роль той женщины, А. Р. Однако их привилегированное положение не позволяло высказать наши подозрения вслух. История возмутила меня до глубины души: если побочные действия препарата в условиях лаборатории хоть как-то находились под научным и медицинским контролем, то теперь джинн выпущен из бутылки, и последствия этого поступка могут быть ужасны. Кроме чисто медицинских аспектов использования препарата меня беспокоили аспекты моральные. И даже, возможно, криминальные. Дело в том, что в последних сериях экспериментов, которые курировала А.Р., она, давая одному из подопытных добровольцев значительно увеличенную дозу В‑17, добилась того, что в момент действия препарата этот доброволец мог не только передавать свои мысли второму участнику эксперимента, но внушать их ему и заставлять выполнять свои мысленные приказы. У меня сложилось впечатление, что А. Р. особенно настаивала на продолжении этой серии экспериментов, поскольку они сулили ей возможности обогащения и власти.
У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру, им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что, создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о вредном воздействии В‑17 на организм участников эксперимента. В завершение разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом. Г. пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего знакомого – того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г. на понятном ему языке – языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г. и его ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями и никак не ожидал, что попаду из огня да в полымя.
Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата. После хищения В‑17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этим и убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы я постепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходили вместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемом информации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бы восстановить запасы».
В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокая ночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле и посмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб и даже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый к тому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мне захотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячего крепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнула головой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне не хотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила, мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себя сделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то – пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только я оставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они меня тоже. Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречу он что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…
– Устала? – Это Эрик отреагировал на мой взгляд.
И проницательная, однако, личность, что-то такое успел заметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезли озабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, но достаточно симпатичным. А может, мне так кажется?
Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться с ним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами. Мы пили чай, лимона я, естественно, не нашла.
– Как тебе все это? – осторожно спросил Эрик.
– Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, голова идет кругом, – призналась я. – И очень жалко старика. Совсем был один!
– Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать, боялся тебя впутывать.
– Откуда ты знаешь? – вскинулась я. – Он что, рассказывал тебе обо мне?
– Говорил, что ты очень хорошая, – улыбался Эрик.
– Правда? – Я даже вскочила со стула. – Никто никогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, – грустно призналась я.
