Ключи от квартиры я опустила в почтовый ящик Эрика – если я задержусь, он погуляет с Горацием, заодно приглядит, не случилось ли чего с собакой после того, как Гораций сожрал порошок. У двери парадной я столкнулась с приятной соседкой с третьего этажа. Она мило мне улыбнулась и поздоровалась… И вдруг сквозь шорох и треск в моей голове я расслышала злую и сбивчивую речь:
«Ходят тут всякие молодые стервы… Где уж мужа уберечь, когда каждая норовит к нему в постель запрыгнуть. А мне уже пятьдесят два, и как ни крути, сколько денег ни расходуй на косметику, как ни истязай себя физкультурой, меньше сорока мне уже никто не дает… Поубивать бы всех молодых баб…»
Я уже открыла рот, чтобы сказать милой соседке, что она ошибается, что сорок лет ей ну никак нельзя дать, минимум сорок восемь, но вовремя опомнилась, сделала даме ручкой и выскочила на улицу. Ай да порошочек!
Оглядевшись и убедившись, что меня никто не видит, я юркнула в кусты, не без некоторого содрогания, потому что это было то самое место, где совсем недавно прятался стрелок-неудачник. Здесь я заняла давно облюбованный наблюдательный пункт и стала ждать. Погода была сегодня хорошая, одета я по сезону, так что вполне могу провести минут сорок в ожидании дамы-злодейки. Свисты и шорохи в моей голове стали еще сильнее, временами в них врывались обрывки фраз.
Открылась дверь нашего подъезда. Я насторожилась, но на пороге появилась все та же пятидесятилетняя соседка, с которой мы уже сталкивались сегодня, на этот раз с мужем – рослым представительным брюнетом с седыми висками.
– Пройдем немножко пешком, дорогой, – прощебетала дама, нежно глядя мужу в глаза, – а то ты совершенно не бываешь на воздухе. Вон какой стал бледный!
– Хорошо, дорогая! – ответил муж.
Тут же сквозь шум и завывания ветра в моей голове прорезались перебивающие друг друга монологи:
«Хоть бы ты, старый козел, наконец угомонился! Ни одной юбки не пропустишь! И ведь старше меня, паразит, а выглядит как огурчик!»
«Вот ведь, увязалась за мной, старая галоша! Теперь ни за что не отвяжется! Только я с Лялечкой договорился – и на тебе! Все планы мои сорвала! А Лялечка, лапушка, ждет меня сейчас… Ух, скотина старая! Убил бы, своими руками убил…»
Муж нежно улыбнулся жене, она взяла его под руку, и они не спеша удалились по дорожке. Я проводила их изумленным взглядом, подумав, как усложнилась бы семейная жизнь, если бы препарат В‑17 продавался в каждой аптеке.
Прошло еще несколько минут, и на пороге появилась Раиса Кузьминична. Я не собиралась подслушивать мысли славной старушки, но они волей-неволей зазвучали у меня в голове.
«Ну, не паршивец ли! Ведь все, все как есть цветы обожрал! Уж алоэ-то, думала, не тронет – и горькое и колючее. Все равно объел! И что с ним, негодником, делать? Витаминов ему, что ли, не хватает? Так я ему и овес проращивала, и специальные кошачьи витамины покупала – все равно, разбойник, цветы жрет…»
Я улыбнулась: Раиса Кузьминична не спеша удалялась по дорожке, обдумывая свои непростые отношения с полуперсидским котом Тихоном.
Следом за ней из подъезда вылетела, пританцовывая, пятнадцатилетняя акселератка с седьмого этажа. Меня чуть не оглушил рэп, который она слушала – плеер на поясе, наушники – на голове, а когда она начала мысленно сравнивать достоинства знакомых мальчиков, я мысленно сконфузилась и подумала, что, вероятно, старею, но вольность нравов современных тинейджеров не кажется мне синонимом внутренней свободы.
И тут наконец из дома вышла она – та самая дама в том самом голландском пальто. Видимо, это пальто она считала своей униформой – чтобы не дай бог никто не усомнился в том, что она – это именно она… То есть вовсе не она, а та, за которую она себя выдает… Я немножко запуталась, но суть моих рассуждений сводилась к тому, что она носит осточертевшее голландское пальто не снимая, как некое подобие пароля или опознавательного знака. При виде дамы я начала более внимательно вслушиваться в чужие мысли, надеясь узнать что-нибудь более интересное, чем поведение котов и супружеские измены, – но не тут-то было. Сквозь шум и шорох в моей голове пробился незнакомый звук – ровное негромкое гудение. Я вспомнила, как в прежние годы у нас в стране глушили зарубежные радиостанции, и поняла, что моя дама умеет каким-то образом блокировать свои мысли, так что прочитать их у меня не получится. Со своей стороны, я ожидала, что мои мысли тоже блокируются за счет приема В‑17, иначе мне пришлось бы несладко. Действительно, проходя мимо моего укрытия, дама как-то беспокойно повела головой – видимо, тоже услышала гудение моей глушилки, но не поверила своим ощущениям. На всякий случай я срочно стала думать о желтых листиках и белочках в Сосновском парке, пока дама не удалилась на достаточное расстояние в направлении автобусной остановки.
Я осторожно двинулась следом, используя кусты, как прикрытие. Дама села в подошедший автобус. Я еле успела за ней, надеясь, что дама не обратит на меня внимания: автобус был полон, мы находились далеко друг от друга.
В автобусе я чуть не оглохла от навалившихся на меня со всех сторон обрывков чужих мыслей – по большей части совершенно примитивных и неинтересных. Кроме того, я должна была еще следить, не выйдет ли дама из автобуса, но как и большинство пассажиров, она ехала до метро.
Скажу сразу, по части сыска я многих могу заткнуть за пояс, потому что следила я за своим объектом виртуозно, и даже, как в лучших традициях советского детектива, спряталась за развернутый газетный лист, проделав в нем дырочку для наблюдения. В вагоне метро мы с дамой уселись каждая в своем углу, поскольку народу было немного. Я с интересом прослушала мысли своей соседки справа – вульгарной ненатуральной блондинки, которая размышляла о своей личной жизни, употребляя сочную смесь из терминологии героинь телесериалов и некоторых непечатных оборотов великого и могучего русского языка. Затем я ненадолго переключилась на мысли сидевшего напротив пожилого седовласого господина абсолютно профессорского вида, который меланхолично поглядывал на мою соседку и примерно в тех же терминах обдумывал все то, что бы он сделал с ней, если бы они оказались по счастливой случайности вдвоем на необитаемом острове.
Разочаровавшись в отечественных преподавательских кадрах и с грустью подумав о том, в чьи руки попадают неокрепшие умы нашей молодежи, я отвела душу, прислушавшись к мыслям рыженькой девушки, которая проигрывала про себя фрагмент Бранденбургских концертов Баха.
Тут я заметила, что моя подопечная дама в пальто встала и направилась к выходу. Стараясь не привлекать ее внимания, я тронулась тоже и так долго не выходила из вагона, подражая героям кинобоевиков, что еле успела выскочить в последнюю секунду, чуть меня дверью не прищемило.
Мы находились на «Горьковской». Моя злодейка поднялась по эскалатору, вышла из метро и свернула направо мимо сквера к памятнику «Стерегущему». Я исправно следовала за ней на приличном удалении, так как место было довольно уединенное, несмотря на близость станции метро.
И тут я заметила впереди припаркованный у тротуара бежевый «Крайслер». Угу, дама, которая купила то самое пресловутое пальто в бутике на Вознесенском, по наблюдению продавщиц, тоже приезжала на бежевом «Крайслере». Моя подопечная, как и следовало ожидать, открыла дверцу и села рядом с водителем, а я, очень расстроившись, осталась стоять, потому что вся моя сегодняшняя авантюра не принесла никаких ощутимых результатов. «Крайслер» развернулся и поехал прочь, я сделала несколько шагов следом, стремясь запомнить на всякий случай номер машины, и уже удивилась странности этого номера, как вдруг ощутила за спиной подозрительное шевеление. Я хотела обернуться, но дальше намерений дело не пошло: чья-то сильная и грубая рука обхватила меня за шею, в то время как вторая рука прижала к лицу платок, смоченный сильно и неприятно пахнущей жидкостью. Я пыталась сопротивляться, но в глазах потемнело, памятник «Стерегущему» поплыл в туманную даль, и я потеряла сознание.
