Тут нельзя не вспомнить для сравнения, что когда в июне 1934 г. Борис Леонидович, единственный раз в жизни и не по своей инициативе, говорил по телефону со Сталиным (об арестованном Мандельштаме) и под конец разговора заметил, что хотел бы встретиться с вождем и поговорить, а на его вопрос: «О чем?» — ответил: «О жизни и смерти…», Сталин повесил трубку
[160] (но, правда, жизнь поэту сохранил)…
5. Письма из архива Каменева
В архиве Л. Б. Каменева сохранилось несколько писем Л. Д. Троцкого 1922 г., которые иллюстрируют его подход к литературной политике.
Начнем с писем, связанных с запретом сборника Бориса Пильняка «Смертельное манит» (он вышел в 1922 г. в издательстве Гржебина). Главлит, как именовалась советская цензура, эту книгу Пильняка к изданию разрешил, но специальные политконтролеры ГПУ, читавшие независимо от цензуры всю печатную продукцию, оценили повесть Пильняка «Иван да Марья» (она входила в этот сборник) как «враждебную, возбуждающую в среде обывателей контрреволюционные чувства, дающую превратное представление о коммунистической партии». Об этом 31 июля 1922 г. они доложили заместителю начальника ОГПУ И. С. Уншлихту; предложение полит-контролеров оказалось простым: временно, до особых распоряжений, книгу запретить
[161].
На другой день Уншлихт распорядился тираж книги конфисковать. Узнав об этом, Троцкий уже 2 августа 1922 г. написал записку членам Политбюро Каменеву и Сталину:
Тов. Каменеву и тов. Сталину.
По поводу записки т. Уншлихта № 81423 от 1 VIII.
В соответствии со всей нашей политикой по отношению к литераторам предлагаю арест книги Пильняка немедленно снять и объяснить его как недоразумение. 2 VIII 22 г.
Сталин, похоже, на обращение Троцкого не отреагировал. Тогда 4 августа Троцкий обратился официально в секретариат ЦК (не упоминая фамилии Сталина):
В<есьма> спешно. Совершенно секретно.
В секретариат ЦК. Копия Л. Б. Каменеву.
Предлагаю немедленно поставить на разрешение Политбюро вопрос о конфискации, наложенной на книгу Пильняка «Смертельное манит». Ни по содержанию, ни по форме эта книга ничем не отличается от других книг Пильняка, которые, однако, не запрещены и не конфискованы (и совершенно правильно). Обвинение в порнографии неправильно. У автора наблюдается несомненная склонность к натуралистической необузданности. За это надо его жестоко критиковать в печати. Но натуралистические излишества, хотя бы и грубые, несомненно, в художественном произведении не являются порнографией. В отношении автора к революции та же двойственность, что и в «Голом годе». После того автор явно приблизился к революции, а не отошел от нее. В согласии с уже состоявшимся решением ЦК по отношению к авторам, развивающимся в революционном направлении, требуется особая внимательность и снисходительность. Конфискация есть грубая ошибка, которую нужно отменить немедленно. 4. VIII — 22 г.
На письме помета: «Согласен. Л. Каменев».
10 августа 1922 г. на заседании Политбюро по сообщению Троцкого было принято решение, в котором легко ощутим почерк Сталина:
О конфискации книги Б. Пильняка «Смертельное манит» (Троцкий).
а) Отложить до следующего заседания, не отменяя конфискацию.
б) Обязать Рыкова, Калинина, Молотова и Каменева прочесть рассказ Пильняка «Иван да Марья», а всех членов ПБ — повесть <Пильняка. — Б.Ф.> «Метель» в сборнике «Пересвет»
[164]
Через неделю, 17 августа 1922 г., Политбюро постановило:
Предложить ГПУ отменить конфискацию книги Пильняка «Смертельное манит»…
[165]
Мотивированная позиция Троцкого по поводу книги Пильняка отнюдь не означала проявления с его стороны идеологического либерализма. 4 августа 1922 г., в тот же день, когда Троцкий писал в секретариат ЦК, протестуя против конфискации книги Пильняка, он направил Сталину и Каменеву и другое письмо:
т. Сталину,
т. Каменеву Л. Б.
В Москве начал выходить альманах «Авангард»
[166] с участием партийных товарищей под редакцией Оскара Блюма
[167]. Что это значит? Неужели же он на свободе и имеет возможность даже редактировать сборники? Он неизбежно станет источником величайшей заразы. Полагаю, что тут нужно принять решительные меры.
4/VIII 22 г.
9 августа Троцкий запрашивал Каменева (видимо, речь шла о списке литературы): «Включен ли в список Нестор Котляревский? Его речь „Пушкин и Россия“, изданная Академией наук (по распоряжению академика Ольденбурга
[169]) насквозь пропитана реакционно-крепостническим идеализмом»
[170].
