Если что требуется, сообщите телефонно: Praga Hotel Saxe. Не знаю, как отсюда доберусь в Париж, — не пускают ни немцы, ни австрийцы.
Сердечно Ваш Илья Эренбург.
В письмах Эренбурга его московскому секретарю В. А. Мильман в 1934 г. (до летней поездки в Москву) все поручения по части «Известий» адресуются только Г. Е. Цыпину.
3 марта: «В Чехо-Словакии я работал день и ночь: опросил детально множество участников австрийских событий, потом написал цикл статей. Всего написал листа три. Эти статьи уже переводятся на немецкий, французский, английский и чешский. Я придаю им значение, так как наша информация в данном случае не стояла на высоте. Очень будет обидно, если Гр. Е. <Цыпин> их напечатает в сокращенном виде»;
9 марта: «Я сегодня послал Гр. Е. <Цыпину> очень решительное письмо. Дело в том, что австрийский очерк <6 марта> напечатан не только с купюрами, но и с недопустимой отсебятиной. Это вопрос очень серьезный и он делает чрезвычайно затруднительной мою дальнейшую работу»;
21 марта: «Я не получил никакого ответа от Г. Е. <Цыпина> на письма и телеграмму. Последние очерки были напечатаны хорошо. Но вопрос о первом так и не выяснен»;
23 марта: «Я не понимаю, о какой телеграмме Вам говорил Г. Е. Я получил только одну телеграмму до „событий“. Третьего дня я послал телеграмму: „Жду вестей“ и ответа не получил, также на все письма. Я продолжаю считать вставки невозможными и не знаю, как мне поступать теперь. Если они довольны очерками, то почему они не отвечают, чтобы несколько успокоить меня касательно дальнейшего. Пока что я не шлю никакого материала. Все это мне очень неприятно»;
28 марта: «Я так и не получил никакого ответа от Г. Е. <Цыпина>. Не знаю, что это означает. Может быть, они не хотят, чтобы я писал для них»;
7 апреля: «От Г. Е. я получил ласковую телеграмму, но письма, о котором он сообщает в этой телеграмме, так и не получил»;
16 апреля: «Надеюсь также, что Г. Е. <Цыпин> не искромсает „Джунглей“»;
29 апреля: «Говоря с Г. Е., пожалуйста, выясните: „Джунгли“, деньги, французская провинция, „День второй“. Так же: я не понимаю, почему они так калечат мои статьи».
Личные отношения Эренбурга и Бухарина восстановились лишь летом 1934 г. в Москве, когда Эренбург приехал на съезд советских писателей, и с тех пор никакие кошки между ними не пробегали. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» рассказывается, как, приехав в 1934-м в столицу, Эренбург поселился в «Национале», где, к его удивлению, по-человечески обслуживали только иностранцев. Свое возмущение он выразил в статье «Откровенный разговор», где назвал вещи своими именами: «Глупо выдавать Советскую страну за старый русский трактир с вышколенной челядью и бутафорским надрывом». Бухарин статью Эренбурга напечатал 26 июля 1934 г. и она вызвала большой шум («Руководители „Интуриста“ утверждали, — вспоминал писатель, — что несколько англичан и французов, собиравшихся посетить Советский Союз, после моей статьи отказались от поездки и что я нанес государству материальный ущерб. Бухарин меня защищал. Я не знал о различных телефонных звонках…»
[387].
Во время съезда Эренбург не раз встречался с Бухариным (он сделал доклад о поэзии, вызвавший острый резонанс). А после съезда Эренбург и Бухарин выступили с рассказом о его работе в Одесском доме печати. В Одессе Эренбург написал большое письмо Сталину, в котором предложил реорганизовать Международную организацию революционных писателей (МОРП) на широкой демократической основе (см. главу о писательских конгрессах). Идеи этого письма в итоге привели к проведению в Париже Международного конгресса писателей в защиту культуры. Очевидно, что идея письма Сталину предварительно обсуждалась с Бухариным. Надо полагать, именно Бухарин и отвез письмо в Москву, а потом говорил о нем со Сталиным. В этом разговоре, Сталин, недовольный бухаринским докладом на съезде писателей, лестно отозвался о выступлении Эренбурга на съезде. Вот как (не сразу) Бухарин сообщил об этом Эренбургу в Париж:
Москва 3/X-34.
Дорогой Илья Григорьевич,
Вы не удивляйтесь моему молчанию. Коротко говоря <иностранное слово или выражение, не вписанное в копию> таковы: Ваше письмо получило полное одобрение, товарищ (т. е. Сталин. — Б.Ф.) сказал также, что Ваша речь была наилучшей на съезде. Что касается статьи, то я получил ответ: «Делай как хочешь» (без прочтения, за занятостью другими вещами)
[388]. Т. о. вопрос висит в воздухе, если принять во внимание все соображения, коими мы делились. Не возьмете ли Вы на себя главенство в предлагаемом Вами (в письме) учреждении (писательском)?
[389] Такой вопрос о Вас мне был задан. Разумеется, за Вас я ответа дать не мог. Таковы факты. Сейчас все мы кружимся в дальнейших фазах и оборотах исторического процесса и чувствуем себя, как бодрый молодняк.
Горячо жму Вашу руку. Жаль, что не удалось Вас повидать, я задержался в газете.
Еще раз привет.
С тех пор прямой контакт Эренбурга с Бухариным поддерживался до осени 1936 г.: шла постоянная переписка, и тексты статей присылались лично главному редактору и они шли в номер, минуя иностранный отдел (когда отдел возглавил К. Б. Радек, это его раздражало).
В деловой переписке И. Г. Эренбурга с его секретарем В. А. Мильман обозначение Бухарина (НИ) появляется систематически.
В феврале 1935 г. Эренбург отправил Бухарину рукопись романа о советской молодежи «Не переводя дыхания», написанного по материалам поездки 1934 г. на Север. Предполагалось, что Бухарин новую книгу прочтет и сам выберет главу для публикации в газете.
Когда о новом романе Эренбурга узнал М. Кольцов, он запросил у Мильман отрывок для «Правды», Эренбург ответил ему телеграфно:
МИЛЬМАН СООБЩИЛА ЧТО ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ НАПЕЧАТАТЬ ОТРЫВОК РОМАНА <в «Правде»> БЛАГОДАРЮ ДРУЖЕСКОЕ ВНИМАНИЕ ОЧЕНЬ ПРОШУ СОГЛАСОВАТЬ ВОПРОС ПЕЧАТАНИЯ ОТРЫВКА НИКОЛАЕМ ИВАНОВИЧЕМ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИВЕТ = ЭРЕНБУРГ.
Это было 23-го, а 26 февраля Эренбург писал Мильман: «Кольцову послал телеграмму: благодарил и просил согласовать вопрос с Н. И. Без последнего печатать никак нельзя». 1 марта Эренбург пишет Мильман: «Скажите, что жду ответа на два письма Н.И. — одно почтой, другое оказией. Очень также прошу поскорей выбрать отрывок из романа»
[391].
