Судя по всему, Сталин остался доволен готовностью Барбюса поправить рукопись книги о нем и в благодарность принял решение со временем распустить МОРП, но во главе новой международной писательской ассоциации поставить Барбюса, выдав деньги на его журнал «Монд». Предложение было, как говорится, с благодарностью принято. Некоторые подробности тех переговоров в Москве Барбюс привел 4 июля 1935 г. в письме А. С. Щербакову:
Я был против того, чтобы образование Международной организации писателей на более широких основах, чем МОРП, <…> начинали с Конгресса. По этому поводу с проектом ликвидации МОРПа мне было поручено наметить основы Международной Ассоциации, центр которой должен был находиться в Париже и которая бы работала в полнейшем согласии с Союзом советских писателей. Я полагал, что наиболее практичным образом действий был бы выпуск манифеста в целях создания в международном масштабе такой организации и немедленно учредить активный Секретариат (состоящий из таких товарищей, как Муссинак, Удеану, и Бехер, которого т. Кнорин уже пригласил для работы ), для планомерной организации международной ассоциации, сохранив за собой право созвать международный конгресс лишь тогда, когда эта ассоциация достаточно окрепнет и сможет послужить базой его структуры. Эти установки были одобрены т. Ждановым, Кнориным и, наконец, т. Сталиным, который даже согласился на бюджет в 20 000 франков в месяц (15 000 для аппарата и 5000 франков для журнала «Монд», позволяющие этому журналу стать центральным органом этого большого и важного международного объединения писателей)
[633].
Сталин не принял Эренбурга
Эренбург, как уже было сказано, не получил личного ответа от Сталина ни в виде письма, ни по телефону, но ему сообщили, что Сталин хочет обсудить с ним затронутые в письме вопросы, и вызвали в Москву Мы не располагаем на этот счет никакими документами помимо эренбурговских мемуаров; однако в них нет точных дат, поэтому реконструировать общую канву событий можно лишь приближенно.
Вот соответствующие фрагменты мемуаров.
«Я сидел на улице Котантен и писал пятую или шестую главу повести „Не переводя дыхания“, когда мне позвонил наш новый посол В. П. Потемкин и попросил зайти к нему — дело срочное. Владимир Петрович сказал, что в связи с моим письмом о настроениях западных писателей меня просят приехать в Москву — со мной хочет поговорить Сталин. В Москву я приехал в ноябре <…> В ожидании встречи со Сталиным я проводил вечера со старыми друзьями <…> Как-то я отправился в „Известия“, зашел к Бухарину, на нем лица не было, он едва выговорил: „Несчастье! Убили Кирова“ <…>. Несколько дней спустя заведующий отделом культуры А. И. Стецкий сказал мне, что ввиду событий намеченная встреча в ближайшее время не может состояться; меня не хотят зря задерживать. Алексей Иванович попросил меня продиктовать стенографистке мои соображения о возможности объединения писателей, готовых бороться против фашизма»
[634]. В главе о Бухарине, опубликованной лишь в 1990 г., содержатся дополнительные подробности: «Помню вечер, когда сообщили об убийстве Кирова. Я пошел в редакцию. На Бухарине лица не было, он всем кричал: „Идите и пишите о Кирове“ <…> Он и меня втолкнул в пустую комнату: „Пишите! Второго такого не будет…“ Я еще не успел ничего написать, когда вошел Николай Иванович и шепнул: „Не нужно вам писать. Это очень темное дело“»
[635]. (Заметим, что на следующий день, 2 декабря, «Известия» напечатали среди откликов на убийство Кирова и письмо, подписанное писателями Л. Леоновым, В. Лидиным, А. Новиковым-Прибоем, Б. Пастернаком, И. Эренбургом, и судя по стилю, написанное Эренбургом
[636].
Уточнить подлинную последовательность событий позволяет невзрачного вида документ: почтовая открытка. Она была отправлена Эренбургом 3 декабря писателю В. Г. Лидину… с пограничной станции Негорелое
[637]. Значит, 2 декабря Эренбург уже выехал из Москвы! А потому предположение, вытекающее из его мемуаров, что разговор со Стецким и диктовка цековской стенографистке состоялись после убийства Кирова, то есть в промежутке: вечер 1-го — утро 2 декабря представляется совершенно невероятным. (И в ЦК в это время было не до Эренбурга, и заграничный железнодорожный билет берется, когда ясно, то задание командировки будет выполнено, но уж всяко загодя.) Следовательно, разговор со Стецким был до убийства Кирова и официальная мотивация «невстречи» со Сталиным, как она приводится в мемуарах, не могла иметь места (другое дело, что потом, особенно после доклада Хрущева на XX съезде КПСС, Эренбург мог прийти к выводу, что непосредственно перед 1 декабря Сталину было уже не до соображений о реорганизации МОРПа).
Так или иначе, но момент встречи со Стецким и официальное объяснение «невстречи» со Сталиным в мемуарах Эренбурга даны ошибочно. Скорее всего, Сталин, решив вопрос с Барбюсом, уже не имел нужды вести беседу с Эренбургом: ему достаточно было перепоручить дело Стецкому. При этом, вполне возможно, что Стецкий, встретившись с Эренбургом, предоставил ему некоторые полномочия в Париже в рамках принятого Сталиным решения.
4. Подготовка конгресса: Барбюс и Бехер против Эренбурга и Мальро
В мемуарах Эренбург пишет, что по возвращении в Париж он «разговаривал с Мальро, с Вайяном-Кутюрье, с Жидом, с Жаном-Ришаром Блоком, с Муссинаком, с Геенно. После долгих споров группа французских писателей решила созвать весной или в самом начале лета международный конгресс»
[638].
Это решение возникло в результате длительного и достаточно острого противостояния Анри Барбюса и его сотрудников с французскими писателями, позиция которых в этом вопросе формировалась сообща с Эренбургом — Мальро, Жидом, Блоком.
Барбюс в уже цитированном письме Щербакову вспоминал: «Илья Эренбург, который имел разного рода свои собственные идеи, не имеющие ничего общего с тем, что было в принципе согласовано с руководящими товарищами, — по возвращении из поездки, которую он совершил в Москву, распустил слух, что установка Советских Писателей совершенно изменилась. Он утверждал даже, что Стецкий, который, — как он говорил, — вызвал его телеграммой в Москву, официально объявил ему об этом. С другой стороны, Эренбург воздействовал на Андре Жида, Мальро и Жан Ришара Блока таким образом, чтобы его (Эренбурга) личные идеи восторжествовали в ущерб тем, которые мне было поручено провести в жизнь».
