7) ДЕНЬГИ. Каждому из делегатов выдать при отъезде по 100 рублей, предупредив, что это аванс в счет суточных. Остальные деньги взять чеком на Париж.
8) СВЯЗЬ, а) Диппочта (следить за сроками ее отправки), б) Шифр — через «Правду», Мехлиса
[671]. в) Обыкновенная почта — можно посылать печатные материалы (конверты без штампов, воздушной). г) Телефон — вызывать меня из Москвы, по номеру и в часы, какие укажу Условные обозначения в разговоре: Горький — Анатолий, Барбюс — Андрей, Эренбург — Валентина
[672].
9) ПОМОЩЬ В МОСКВЕ. Использовать можно Шейнину (Интурист, паспорта, визы и т. д.), Болеславскую
[673] (переводы, литработы). Учесть, что Болеславская дружна с Мальро.
10) КОНТАКТ. Прошу срочно отвечать на письма, а на шифровки — немедленно.
Кольцов, кажется, учел в этой инструкции все: и бестолковость чиновников, и безалаберность братьев-писателей, и необходимость уложиться в скромный бюджет, но иметь при этом приличный вид, и вопросы безопасности. Он очень хотел обдурить западных коллег, чтобы они поверили: советские делегаты так же свободны, как и они, так же автономны, так же хорошо одеты, они едут в Париж на свои собственные деньги и каждый выбирает себе маршрут сам.
Цены не было такому менеджеру…
А весной 1937 г., докладывая Сталину о положении дел в Испании, Кольцов прочел в его глазах: «Слишком прыток»
[675], и через полтора года его арестовали…
II. Акт первый — Париж, 1935
1. Легенды, загадки и будни конгресса в Париже
Открытие Парижского конгресса писателей несколько раз переносили; наконец определилась точная дата: 21 июня и место — Maison de la Mutualite
[676].
К этому времени окончательно установился состав советской делегации.
Горький и Шолохов
В Париж не поехал Горький. Существуют различные версии, объясняющие это, — от первой и официальной: болезнь до нынешних: сталинский запрет («Скорее всего, — пишет Вяч. В. Иванов, — ему просто не дали поехать, а противоречащие друг другу разноречивые объяснения его задержки в России в разных советских источниках только укрепляют это впечатление»
[677]). В конце апреля 1935 г. Горький писал собиравшемуся приехать в Москву и не собиравшемуся посетить Парижский конгресс Роллану:
На Ваш вопрос: буду ли я в июне в Москве? — я не могу ответить Вам с необходимой точностью — потому что в июне я, вместе с группой литераторов, должен буду ехать в Париж, на съезд организуемый Барбюсом — Эренбургом
[678].
(В этих словах Горького можно прочесть его не слишком одобрительное отношение к предстоящему конгрессу по причине его сдержанного отношения к писателям, которых он называет организаторами. Еще в 1932-м Горький писал Роллану:
Вероятно, А. Барбюс обижен моей нелюбезностью в отношении к нему. Каюсь, — я не могу преодолеть моей антипатии к нему. Она возникла у меня после первой встречи в 28 г., когда он пришел ко мне с Панаитом Истрати, возникла и — крепко держится
[679].
Критические высказывания Горького об Эренбурге — нередки в его переписке 1920-х гг.)
23 мая М. Кольцов пишет из Парижа Щербакову:
Громадным стимулом для всех является приезд Алексея Максимовича. Все без исключения говорят, что это сразу подбрасывает все дело вверх. Для многих приезд А. М. предрешает их собственное участие в съезде. Для Парижа приезд А. М. будет событием первого ранга
[680].
В этом же письме, сообщая о повестке дня конгресса, Кольцов называет и часовой доклад Горького о пролетарском гуманизме. Между тем 22 мая Горький пишет из Тессели Щербакову в связи со своим плохим самочувствием:
Не представляю, как поеду в Париж, и завидую Шолохову
[681].
27 мая, получив это письмо, Щербаков доложил о нем Сталину:
Считаю необходимым направить Вам полученное мною письмо А. М. Горького, в котором он ставит под вопрос свою поездку в Париж. Должен от себя добавить, что о такого рода настроениях, каким проникнуто письмо, мне приходится от ГОРЬКОГО слышать впервые…
[682]
31 мая Сталин и Молотов написали Горькому:
По нашему мнению, Вам обязательно нужно поехать в Париж на съезд писателей, если, конечно, состояние здоровья позволит
[683].
Находясь в Тессели, Горький продолжал готовиться к конгрессу, работать над докладом; он прочел присланный ему Лупполом доклад о культурном наследстве и отозвался на него письмом
[684]. 4 июня Горький пишет в Ленинград Федину, Слонимскому и Тихонову:
Год у меня — трудный <…>, а вот тут надо к парижанам ехать на старости лет
[685].
