8 июня Горькому выдали заграничный паспорт
[686], но воспользоваться им ему не пришлось.
Не поехал в Париж и Шолохов; 15 мая Щербаков сообщил Горькому:
Шолохов попросил т. Сталина освободить его от поездки Париж. И. В. дал согласие и предложил наметить другого кандидата. И. В. также дал согласие включить одного делегата Белоруссии
[687].
Политбюро согласилось освободить Шолохова по его просьбе от поездки на конгресс 21 мая (отсюда и фраза Горького «завидую Шолохову»).
Вместо Горького и Шолохова в состав делегации включили Федора Панферова (возможно, в пику Горькому, резко критиковавшему прозу Панферова в печати). От Закавказья были назначены малоизвестный армянский прозаик Баграм Алазан и грузинский поэт Галактион Табидзе (не пустили в Париж не менее знаменитого Тицана Табидзе; через два года он был расстрелян); зато украинскую квоту увеличили: Тычина, Микитенко, Панч и молодой, но политически перспективный Корнейчук; Белоруссию представлял Якуб Колас.
Бабель и Пастернак
Эренбург, заручившись поддержкой А. Мальро и А. Жида, настаивал на включении в советскую делегацию хорошо известных на Западе Бабеля и Пастернака; однако время шло, открытие конгресса приближалось, а состав делегации оставался неизменным. В мемуарах Эренбург пишет, что, когда в Париж приехала делегация из Москвы без Бабеля и Пастернака, «французские писатели обратились в наше посольство с просьбой включить автора „Конармии“ и Пастернака в состав советской делегации»
[688]. (Заметим, что первая группа делегатов из СССР прибыла в Париж 18 июня («Известия», 20 июня); видимо, в тот день и последовал демарш А. Жида и А. Мальро в советское посольство)
[689]. В биографии Пастернака есть такие подробности: «За Пастернаком (он жил тогда в доме отдыха „Узкое“ под Москвой. — Б.Ф.) послали машину. Он отказался ехать, ссылаясь на болезнь, но приехавший за ним передал слова секретаря Сталина Поскребышева, что это приказ и обсуждению не подлежит. На следующий день 21 июня, когда конгресс уже открылся, он в сшитом за сутки новом костюме и пальто выехал вместе с Бабелем в Париж»
[690]. В воспоминаниях вдовы Бабеля А. Н. Пирожковой рассказывается о том, что было после того, как Сталин распорядился отправить Бабеля и Пастернака в Париж: «Оформление паспортов, которое длилось обычно месяцы, было совершено за два часа. Это время в ожидании паспорта мы с Бабелем просидели в скверике перед зданием МИДа на Кузнецком мосту. Возвратившись из Парижа, Бабель рассказал, что всю дорогу туда Пастернак мучил его жалобами: „Я болен, я не хотел ехать, я не верю, что вопросы мира и культуры можно решать на конгрессах… Не хочу ехать, я болен, я не могу!“ В Германии каким-то корреспондентам он сказал, что „Россию может спасти только Бог“. „Я замучился с ним“, — говорил Бабель»
[691]. «Путешествие мое с Пастернаком достойно комической оперы», — сообщал Бабель из Парижа московской знакомой
[692]. Документально же известно лишь следующее: решение Политбюро о поездке Бабеля и Пастернака на Парижский конгресс было срочно 19 июня (за два дня до заседания Политбюро) принято поименным опросом («за» проголосовли Калинин, Сталин, Андреев, Каганович, Молотов, Жданов и Микоян, против — Ворошилов, как и Буденный, не принимавший «Конармии»)
[693].
19-го же июня вечером в Париж прибыла вторая группа советских писателей
[694]. На следующий день «Правда», сообщив, что первая группа советских делегатов прибывает (!) на конгресс, и, назвав М. Кольцова «ранее прибывшим в Париж», написала: «На международный конгресс писателей в защиту культуры в Париж выезжают вернувшиеся в Москву (! — Б.Ф.) И. Бабель и Б. Пастернак, входящие в состав делегации Союза советских писателей» — это сообщение сразу же (еще до открытия конгресса) должно было успокоить его организаторов, а советским читателям задержку с отъездом Бабеля и Пастернака объяснить тем, что этих писателей якобы не было в столице. Заметим, что парижские «Последние новости» 21 июня, повествуя о прибытии советских писателей на конгресс, информировали своих читателей: «Ожидаются еще Бабель и Пастернак»
[695].
А вот как живописно обо всем этом рассказывает Н. Берберова в книге «Железная женщина»: «Наступил третий день конгресса (то есть 23 июня! — Б.Ф.) и отсутствие Бабеля и Пастернака начало смущать президиум. Эренбург терял голову. Жид и Мальро отправились в советское посольство на улицу Гренель просить, чтобы прислали на конгресс „более значительных и ценных“ авторов. Эренбург послал в Союз писателей в Москву отчаянную телеграмму Наконец, Сталин самолично разрешил Бабелю и Пастернаку выехать. Оба поспели только к последнему дню. Пастернак приехал без вещей. Мальро дал ему свой костюм. В нем Пастернак вышел на эстраду»
[696] — насколько подробности, оживляющие это повествование, соответствуют действительности, ясно из рассказанного выше.
Советские делегаты в Париже
В советской печати работу конгресса освещали корреспонденции ТАСС и сообщения четырех спецкоров: Михаила Кольцова в «Правде», Ильи Эренбурга в «Известиях», Овадия Савича в «Комсомольской правде» и бывшего русского поэта, а затем французского писателя-коммуниста Владимира Познера в «Литературном Ленинграде». Характер нужной «Известиям» информации Эренбург заранее, 8 июня, выяснил в письме главному редактору газеты Н. И. Бухарину:
