…Быстрые взмахи справа и слева. Режущая боль и ощущение жжения на щеках… Двое, подступившие слишком близко, начали терзать его. Он выстрелил в упор, и обе твари отвалились от него, как деревянные куклы. Осталось еще трое.
Но тут одна из его пуль угодила в морскую раковину, расколовшуюся на тысячи осколков. Рев тут же сник, побежденный тишиной. В ней были отчетливо слышны рыдания женщины и чавкающие звуки.
Опасные и агрессивные твари вдруг превратились в насмерть перепуганных людей. Хорошо ощутимая вибрация страха наполнила пересеченное колоннами помещение ресторана. Это было место безумия, и Макс уже не соображал, что делает. Пора было остановиться, но он не хотел останавливаться…
Трое официантов в белых кителях бежали от него, пытаясь спрятаться где угодно и трусливо виляя узкими задами. Он методично расстрелял их, как мишени в тире, с удовлетворением отмечая появление черных кратеров между лопатками или на затылке, сопровождаемое выбросом крови из выходных отверстий…
Непередаваемый вид. Непередаваемый запах, витающий над детским скелетом. Трупы на полу, и повсюду – частицы жареного мяса и мертвая плоть мозга. Ползущая женщина, которую ужас превратил в животное… Он поднял ее и отхлестал по щекам. Как бы ему хотелось, чтобы кто-нибудь проделал с ним то же самое!..
Макс потащил Ирину к двери. Здесь у него хватило ума прислонить ее к стене и осмотреть улицу через стекло. Женское лицо в окне напротив исчезло. Мимо проезжали автомобили. Он увидел несколько случайных прохожих. Должно быть, снаружи прошло немало времени. Когда никого не оказалось поблизости, он схватил Иру за предплечье и втолкнул ее в машину.
Дверь кабака раскачивалась, отбрасывая золотистые блики. Жара немного спала, но зной еще висел над асфальтом в тесном ущелье улицы. Голиков тронулся с места и медленно поехал прочь от «Калимантана». Вероятно, слишком медленно. Любой полицейский мог заподозрить, что водитель «вольво» пьян.
Макс чувствовал себя немногим лучше человека, отравившегося алкоголем. Сладкий запах мяса въелся во все его поры. Мясом пахли руки, мясом пах костюм, мясом пахла Ирина. На светлом пиджаке расплылись хорошо заметные пятна жира и крови…
Дорога текла навстречу, как бесконечная река отбросов. Он пытался отыскать безопасный путь к острову, на котором стоял его дом.
Глава тридцать девятая
Клейн вспоминал… Экипаж медленно пробирался по размокшей дороге. Были слышны приглушенные проклятия кучера. Поздняя осень – не лучший сезон в Украине. Почти зимний холод, непроходимая слякоть, обилие дождей… Ледяные струи хлестали по крыше, затекали под воротник, в щели кареты, слепили лошадей. И вдобавок наступила по-осеннему долгая ночь.
Клейн подумал, что совершил ошибку, отказавшись заночевать в Старобельске. Теперь до Сватово оставалось еще около десяти верст, но вокруг была темнота без единого проблеска света. Масон зябко ежился, когда ему на ум приходили самые жуткие места из Гоголя…
Спустя полчаса он понял, что дело не в его ошибке, а в искажении пространства, которого он не мог объяснить несмотря на то, что был знаком с модными теориями господ Лобачевского и Эйнштейна. Еще более непостижимым это было для кучера, который проезжал здесь не в первый раз.
Странная вещь: двигаясь прямо на северо-запад, карета, тем не менее, описывала дугу огромной окружности радиусом в несколько десятков верст. Внутри этой окружности было темное царство, не подверженное обычному течению времени и смене дня и ночи. Иногда оно сжималось в точку, но иногда, как в ту треклятую ночь, поглощала изрядный участок земли, и тогда в нем бесследно исчезали люди, животные, экипажи и целые деревни… До Клейна доходили слухи о Черном Пятне, но он считал его не более, чем элементом местного фольклора. Теперь ему предстояло убедиться в обратном.
Карета остановилась. Клейн открыл дверцу и чиркнул спичкой, которую немедленно загасил порыв ветра. Ему удалось зажечь третью спичку, прикрывая ее широкими полями своей шляпы. За лоснящимися лошадиными крупами он едва разглядел перекресток, отмеченный пересечением двух почти непроходимых дорог. На одной из них еще можно было увидеть расплывающуюся колею, проложенную колесами его кареты.
Круг замкнулся. Они вернулись на то место, которое проехали около часа назад. Кучер подавленно молчал, отругавшись и открестившись.
– Поезжай направо! – крикнул ему Клейн, предпочитая неизвестность бесцельному кружению. Он выбрал дорогу, на которой не было ничьих следов. «Лишь бы старый дурак не сбежал», – подумал он, когда спичка погасла. Наступившая тьма показалась еще более густой, чем раньше. Ливень яростно набросился на экипаж.
Масон поднес руку к груди и нащупал свой талисман – мужской корень мандрагоры, глубоко спрятанный и почти касавшийся тела. Без особого сожаления Клейн размышлял о силе, все-таки настигшей его здесь. О той силе, от которой ему удавалось ускользнуть в течение четырех с половиной столетий…
Безвременье и власть тьмы. Дождь, заливающий звериные норы, птичьи гнезда, утлые рыбацкие лодки… Дождь, смывающий следы благодеяний и преступлений… Здесь исчезала память я всякий смысл…
* * *
Из состояния прострации Клейна вывел сдавленный нечленораздельный крик. Он высунулся наружу и увидел свет – зловещее красноватое пятнышко у самой земли. Где-то рядом с дорогой, если та никуда не сворачивала. Кучер уставился на тусклый огонек с чисто мужицкой подозрительностью. Свет часто мигал за завесой ливня; масону показалось, что единственный ориентир вот-вот исчезнет.
Он поторопил слугу, и тот злобно ужалил лошадей кнутом, вымещая на них свою растерянность. Карета рванулась вперед, сильно раскачиваясь на рессорах. Незапертая дверца дребезжала; сквозь щели хлестала вода. Уже не обращая на это внимания, Клейн старался не потерять из виду скачущий огонек.
Через некоторое время пятно превратилось в светящийся прямоугольник окна. Вокруг замелькали белесые тени. Клейн понял, что въехал в одну из затерянных деревень, в которой если и сохранилась жизнь, то тлеющая, призрачная, подавленная, смертельно больная… Он и сам был подавлен тем, что увидел. Карета проезжала мимо мрачных хат, крытых разбухшей от воды и почерневшей соломой, по самые окна ушедших в землю. Только в одной из них горел свет, который кучер заметил издали. Масон провожал взглядом покосившиеся плетни, рухнувшие сараи, опустевшие собачьи будки. На обочине лежал полуразложившийся труп коровы…
Кучер остановил карету под светящимся окном, и в нем мелькнула чья-то тень за расшитой занавеской. Клейн представлял себе, каково сейчас обитателю этого могильника. Неизвестно, кто больше боялся: человек в доме или слуга масона.
Клейн постучал в деревянную и не слишком прочную дверь. Изнутри донеслось проклятие. Он слишком устал и замерз, чтобы это могло его остановить. Он постучал еще раз – дольше и настойчивее.
Дверь внезапно распахнулась, и в проеме появилась громоздкая фигура. Два ружейных ствола уперлись масону в грудь. Он разглядел грубое лицо, полузакрытое широкой бородой, красные от бессонницы глаза и взведенные курки двустволки. Мужик был одет только в длинную исподнюю рубаху.
