Гончары
Кузнецы и горшечники первыми преодолели ограничения примитивного земледельческого общества и объединились в семьи, кланы или касты вне сельской общины. Лет 20 назад на Крите еще существовали целые деревни горшечников. С наступлением весны они отправлялись в путь, останавливаясь то здесь, то там, чтобы сделать и продать глиняную посуду, а осенью и зимой возделывали землю и проводили время с женой и детьми.
В эпоху Троянской войны дело обстояло почти так же. Однако уже с минойских времен в каждом городе-государстве имелись свои гончарные мастерские, причем одни работали исключительно на нужды храмов и дворца, а другие обслуживали массового покупателя. При раскопках печи из огнеупорной глины в форме ульев найдены как в Микенах (Арголида), так и в Стилосе на Крите. Иногда, прислоненные тыльной стороной к скале, эти печи высотой в человеческий рост всегда состояли из трех частей: круглого очага с низким «входом», пода из брусков обожженной глины и камеры для обжига с «глазком» сбоку. Дым выходил через верхнее отверстие той же камеры, которым мастер пользовался, чтобы поставить в печь свои изделия — от маленького кувшинчика до саркофага, — вылепленных им в полутемной мастерской. Это отверстие закрывалось до тех пор, пока, продержав изделия часов восемь при температуре 800–1000 градусов под наблюдением приставленного к «глазку» подмастерья, хозяин не решал, что они готовы. Теперь продукцию горшечника оставляли медленно остывать еще примерно на полсуток. И да поможет мастеру Афина!
Керамисты, keramewe, часто упоминаются в микенских текстах. Их разнообразную деятельность не так уж трудно оценить и измерить, ибо инвентарные списки посуды многочисленны, а сосуды, которые находят по всему периметру Восточного Средиземноморья и исследуют химики и историки, позволяют определить технику, стиль, моду и даже виды коммерции. Вероятно, к концу XIII века до н. э. в крупных городских центрах или, по крайней мере, у ворот крепостей жили два типа керамистов: одни делали и продавали (точнее, обменивали на продукты) крупные предметы — ванны, чаны, саркофаги, высокие и объемные кувшины, облицовочные плиты, черепицу и т. д., другие лепили посуду для повседневного обихода.
Первые смешивали с рубленным мотыгой остролистом один-два вида довольно грубо просеянной местной глины, денька на два оставляли массу ферментироваться во влажной полутьме мастерской, потом разминали и вручную придавали ей нужную форму. Если требовалось вылепить боковую поверхность одного из тех сосудов, которые заменяли древним бочонок, ларец и силосную башню (по-гречески их называли пифосами, в микенских надписях — queto), мастер выкладывал на гончарный круг, вращаемый помощником или рабом, толстый слой размятой массы и постепенно наращивал по краю глиняные колбаски — все более длинные к центру тулова и все более короткие ближе к горлышку. Каждому слою давали подсохнуть около часа, благодаря чему глина не оплывала под собственной тяжестью. Прежде чем нести готовый кувшин в печь, мастеру оставалось только прикрепить глиняным тестом парное число ручек, выровнять внешний слой и, украсив сосуд волновым орнаментом или насечкой, оставить на полных два дня на солнце. И да будут прокляты ветры, духи или люди с «дурным» глазом, которым именно в этот момент вздумается накликать дождь!
Микенские гончары делали добрых три десятка разновидностей сосудов. Это известно не только благодаря раскопкам, но и лексике, инвентарным спискам царской и храмовой посуды, а главное — идеограммам, сопровождавшим означенные списки в конце XIII века до н. э. Наибольшим спросом тогда пользовались пять видов керамики: глубокая чаша с двумя горизонтальными ручками, почти вертикальными стенками и круглой ножкой; кубок на длинной полой ножке с двумя вертикальными ручками, в той или иной степени возвышающимися над краями емкости; кружка или кувшин для воды, обычно с одной ручкой; кратер, сосуд, в котором вино смешивали с водой, похожий на большую супницу со слегка выгнутыми боками и двумя короткими ручками; наконец то, что называется «прощальным кубком», по-микенски — kraireus, круглая чаша с двумя ручками и крышкой, увенчанной массивной шишечкой. То, что Гомер называет depas, а микенские таблички, снабженные идеограммами, передают как dipa, — ваза большей или меньшей емкости, но соответствующей, по крайней мере, двум бокалам, kupera. Украшены все эти сосуды в соответствии со вкусом эпохи. Недавние раскопки в Микенах и Тиринфе показали, что незадолго до катастрофы керамисты не довольствовались, как их предшественники в первой половине XIII века, изображением плодов, цветов лотоса, пальм и стилизованных раковин среди спиралей, волн и концентрических полукружий. В то время отдавалось предпочтение большей сдержанности. Успехом пользовались черные полосы на внешней поверхности или россыпь точек на краях кувшина. В виде украшений теперь предпочитали бордюры и зигзагообразные узоры, довольствовались одним анемоном или морским коньком на свободном поле. Вместо того чтобы, как Эванс и ему подобные, твердить о вырождении стиля, «керамике скваттеров», или, иначе говоря, закате искусства, давайте оценим необыкновенную тонкость фактуры, изящество, точность и простоту рисунка, щепетильность мастеров, подобных Брисавону из Пилоса, гордых своим статусом «горшечника Его Величества» и умением начертать на огромных сосудах Тиринфа, Элевсина или Фив имена поставщиков, изготовителей и лавок, на которые они работают.
Сукновалы и красильщики
У стен крепости теснились и многие другие сообщества мастеров, широко использовавших звонкие котлы, отлитые в кузнях, чаны и кадки мастеров-керамистов. Здесь работали сукновалы (kanapewe), иногда называемые «царскими», и красильщики, которые горячей водой удаляли жир со шкур, стирали их при помощи золы, египетской соды или кимолосской (мыльной) глины, ополаскивали, обрабатывали шерсть или растительные волокна соком алоэ, гранатового дерева, щавелем, квасцами, дубильными веществами или разными снадобьями, содержащими аммоний, чтобы материал прочно удерживал естественные красители, извлеченные из моллюсков пурпурниц, кошенили, шафрана, ириса, красильной вайды, сафлора или железистых почв. Официальные дворцовые документы показывают нам сановников, одетых в белые, красные, фиолетовые туники с отделкой или фестонами — белыми, разноцветными, серыми, серебристыми, а возможно, и золотыми. Идеограмма 158 линейного письма В несомненно изображает красильный чан с рогатиной, предназначенной для переворачивания ткани или мотков шерсти. Готовые изделия, tetukowoa, оставляли сушиться на солнце, развесив их на стене или на треугольниках, закрепленных между двумя стояками, как это все еще принято в беотийской Левадии или в Крице на Крите.
Парфюмеры
Тогдашних парфюмеров называли «варителями притираний», aleiphazooi или aleiphozooi. Они занимали важное место и во дворцах, и вне их. Достаточно напомнить, что благовония, притирания и косметика были одинаково необходимы как для культовых, так и для мирских ритуалов, для туалета живых и мертвых, ибо тогда было принято ароматизировать вино, пищу и даже мебель, и запахи считались ощутимой духовной сущностью богов, живых созданий и предметов, и, наконец, парфюмерные товары долго оставались одним из важнейших источников прибыли для греческих городов. В интересующую нас эпоху целые корабли сосудов, кувшинчиков, запечатанных воском амфор вместимостью 2–3 литра ароматного масла уходили из портов Пелопоннеса и с Крита ко всем берегам Средиземного моря. Таблички из Пилоса и Кносса, дополняемые сведениями Теофраста и Плиния Старшего, а также народной традицией, позволяют составить довольно ясное представление о работе мастеров-парфюмеров, связанных со многими другими ремесленниками и пребывающих под пристальным надзором хозяев храмов и дворцов.
