Щелкнул выстрел, над головой Максима, противно взвизгнув, сыпануло искрами. Прожектор, зашипев, погас. Отскочив в сторону, он выпустил длинную очередь поперек туннеля. За спиной хлопнул дробовик. В ответ из темноты застучал автомат, кто-то вскрикнул. Ушибленное при падении плечо стрельнуло болью, Макс, скрипнув зубом, улегся за рельс:
– Н-ну, суки… – Он выставил автомат над рельсом и выпустил очередь, перечеркивая темноту туннеля из стороны в сторону.
За спиной послышался тревожный гомон, по бурым стенам заплясали блики фонарей – со станции на выстрелы спешила подмога. Максим сменил магазин и приподнялся, вглядываясь в темноту. Гулко отражаясь от чугунных стен, слышались удаляющиеся шаги, кто-то убегал. Он встал и, прижимая автомат, двинулся вперед. Опережая его, рыжим пятном пронеслась Сима.
– Куда?! – но ее уже было не остановить. Макс кинулся следом.
Девчонка уже тащила к посту какой-то бесформенный ком тряпок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся раненым человеком, и не подстреленным, а с разбитой сильным ударом головой. Максим и Роман Евгеньевич подхватили его, донесли до костра, уложили на землю, подстелив теплую куртку. Длинные седые волосы раненого соскользнули вниз, открыв татуировку на виске: раскрытую книгу.
– Надо бы доложить, Адвокат… – Роман Евгеньевич посмотрел на Максима, державшего на прицеле темный зев туннеля; нет, не понимает он, кого обнаружил, брякнет первому попавшемуся: а мы брамина на пост притащили… – Оставайтесь с ним, я сам схожу на станцию.
Закинув двустволку на плечо, он, не оглядываясь, быстро потрусил на свет к платформе, громкий храп Николая заглушал шаги.
Максим, все еще держа автомат наготове, поглядывал в лицо брамина, все-таки на Китай-городе не дикари какие, он и в Полисе жил, правда, тогда он еще не обрел этого звучного названия… Но больше чем на одну станцию им теперь уходить запрещено, он знал точно. Сима в этих тонкостях не разбиралась, для нее эта странная татуировка была чем-то невиданным.
– Это какая ж группировка такие знаки ставит? Вроде он не из новокузнецкого Треугольника… И на шаболовских не похоже. – Она наклонилась поближе, чтобы рассмотреть новый рисунок, ничем не напоминающий привычные синие татуированные перстни на пальцах или клыкастые мутантские морды – порождение не природы, а скорее нездоровой фантазии художника.
– Сим, не пацанская татуировка-то, не видишь, что ли?
Любопытство не мешало девушке прижимать тряпку к ране. Лицо брамина было серым нито от боли, нито от потери крови, он изредка открывал глаза, но не понимал, где находится.
– Отец, ты как здесь оказался, кто напал-то, видел? – Максим склонился над стариком, хоть и не рассчитывал услышать ответ, но раненый вдруг крепко ухватил его за рукав и притянул поближе.
– Только патроны взяли… Этого не нашли, – за плечом Максима он увидел расширенные от любопытства глаза Серафимы, – девчонке нельзя, любопытная… Как Пандора… – Пальцы разжались, брамин продолжал еще что-то говорить, но Максим не мог больше разобрать слова, да и последнее больше напоминало бред. – Возьми. Надо было раньше… В огонь его. Чтобы никому… – у брамина не хватало сил говорить, он только смог вытащить из-под одежды клочок бумаги. Максим вынул из судорожно сжатых пальцев обрывок, убрал в карман, Сима следила за ним.
– А что такое «пандора»? – она склонила голову, косички живописно съехали набок, но Максим теперь смотрел только на раненого.
– Да не знаю я! У Евгенича спроси, – он потер ушибленное плечо.
У Макса голова лопалась от вопросов. Только вот задать их некому. Что делать с бумажным обрывком? Вроде, инструкции были даны простые: сжечь и никому не показывать. А самому посмотреть нельзя, что ли? Этого вроде никто не запретил, да и послушанием он с раннего детства не отличался.
– Ой, там цифры какие-то! – Серафима видела в темноте намного лучше и сумела что-то прочесть в неровном трепещущем свете костра.
– Сказано же было – никому! – чтобы без помех разглядывать потертую бумагу, Максим шутя прихватил Симу согнутой в локте рукой за шею, слабые удары девичьих кулачков посыпались на него, но читать не мешали. Он ничего не понял, что же тут особенного, буквы, цифры, «в/ч» какие-то… Верх листа оторван, внизу должность, фамилия и выцветшая синяя закорючка подписи. Почему это непременно надо было сжечь?
– Ты чего делаешь, Адвокат?! У вас тут, говорят, мужик помирает, а он у бесчувственного тела с девчонкой игры устроил!
Отвечать Шныре означало бы вызвать на свою голову не просто поток, а водопад красноречия, вот только отвечать достойно Максим так и не научился. Поэтому и заслужил такое погоняло – Адвокат, – в противоположность привычкам, за сильную нелюбовь к пустой трескотне и немногословие. Про себя выругавшись на странный выбор помощника Романом Евгеньевичем, он решил, что не настолько уж старший по посту и неправ. В некоторых случаях Шныря оказывался поразительно неболтлив, вот и сейчас быстро сник под суровым взглядом начальника и молча взялся за ноги раненого брамина. Впрочем, запрет на обсуждение не касался мирно спящего Коляна, поэтому над вторым «бесчувственным телом» остряк изощрялся еще долго, пока его голос не заглох вдалеке.
Никто не разрешал покидать пост, Максим сел рядом с упившимся напарником, задумавшись. Серафиме больше нечего было делать в туннеле, но и уходить ей не хотелось. Просто разглядывала из темноты лицо брата, такое серьезное: о чем же он думал сейчас? Опять об отце? Отвлечь бы его, погладить по щеке, сесть поближе, на станции она бы не решилась на такое. Но сейчас что-то останавливало, Максим не выглядел печальным. Значит, незачем вмешиваться, ее помощь сейчас не нужна. Но смотреть на него никто не запретит. Так хотелось погладить пальцем складочку на лбу брата, видимо, появившуюся от каких-то серьезных мыслей…
Брамин не выжил. Максиму покоя не давали сомнения: знает ли еще кто-нибудь, кроме него и Серафимы, о странной бумажке. Шныря, сидевший напротив, протянул помятую фляжку:
– Помянем? Жаль старикана, но уж слишком долго полз. Доктор наш, сам знаешь, тот еще лепила, хотя тут и Склифосовский бы не помог.
От запаха спиртного Максима сейчас мутило, он оттолкнул бы руку Шныри, но надо было задать ему еще пару вопросов. Не вышло.
– И старший ваш, Катала, просил передать: не болтай. Дольше проживешь.
Да, Роман Евгеньевич строго запретил рассказывать кому-либо подробности, но Максим, промучившись полдня догадками и смутными воспоминаниями, спросил его самого:
– Что такое «пандора»?
– Где ты это слышал? – тот насторожился.
– Сима спрашивала, – он даже не моргнул, чистая правда.
– Нечего вам про это знать. А тебе с похмелья чего только не померещится.
Вряд ли померещилось, он определенно слышал это слово, да и Симка переспросила, она-то похмельем не страдала, что за секрет? Роман Евгеньевич скрылся за дверью пахана. Если бы можно было только узнать, о чем они там с Королем говорили! Бумагу-то Максим взял без спросу, оставил себе и не выполнил просьбы. Надо бы еще раз рассмотреть ее повнимательнее.
