Серафима подняла руку, будто собираясь постучаться в дверь. И опустила. В просторном рукаве Максовой куртки тускло блеснул потертый ПМ. Прав был Катала: лохам карманы надо чистить, когда они расслабятся, не сразу. И подменить свертком с несколькими патронами пистолет в кобуре развесившего уши кшатрия было делом на пару секунд. Руки у нее ловкие и уже опытные, так даже Макс говорил. На Китай-городе без этого никак. Девушка сняла пистолет с предохранителя и уверенно дослала патрон. Потом спрятала руку в карман и постучала кулачком по двери. Не дожидаясь ответа, нажала на ручку и вошла.
– Макс сказал, чтобы я нашла вас. Что вы мне поможете.
– Тебе-то я помогу… А вот ему, боюсь, уже нет.
– Придется!
Она подняла руку с пистолетом. И Крушинин глядя в разверстое жерло ствола куцего пистолета почему-то сразу поверил… Что она не просто умеет обращаться с оружием, но и готова стрелять. В этих зло прищуренных глазах, сдвинутых к переносице рыжих бровках сейчас проглядывало то же упрямство, что и у брата. То же, что и у их отца.
– Я не могу. Серафима, я пробовал! Вот сейчас, в эту минуту – не могу. Может, позже.
– Позже от него мокрое место останется! Неужели, вам совсем его не жалко? Вы же его друг! Столько для него сделали.
– Сделал столько, что меня даже устранили от этого вопроса, – Крушинин снова вздохнул. – И мне жаль.
Он опустил взгляд, не в силах смотреть девчушке в глаза.
– Нет, Семен Михайлович, придется попытаться еще раз!
Она сделала шаг вперед, в лоб ему был направлен ствол «макарова», и брамин не рискнул пробовать разоружить девушку убеждениями и уговорами. Сейчас она не думает ни о нем, ни о себе. Только о молодом человеке, которого бьют в допросной.
– И что мы с тобой можем сделать? Ворвешься туда, где куча вооруженных людей втрое быстрее тебя и вдесятеро сильнее? Меня ты можешь застать врасплох, да у меня и оружия-то нет… А там что?
– А там мне поможет один старый и невооруженный… Пистолет вам под ребро – и они хотя бы в первый момент дергаться не будут!
– Захват заложника? Может быть, может быть…
Поразмыслив, Крушинин встал из-за стола и покорно направился к кабинету полковника, неподалеку от которого и находилась камера для допросов. Идти далеко, тихое место… было. План, придуманный Серафимой, казался уж совсем отчаянным, в нем виднелась куча прорех, которые брамин решил «подштопать» самолично по ходу дела. Надеялся, что девушка еще способна понять: он не враг, хоть и преследует собственные цели. Пока они совпадают, им по пути.
* * *
– Максим, ты когда-нибудь ел яичницу с колбасой, нет? Уверен, что эта крыса тоже нет. Но, черт возьми, если ты мне не скажешь, какого хера вы делали на поверхности с Липенко и на кой ему понадобились адреса войсковых частей, какое дерьмо вы с ним вместе замышляли и против кого… то у крысы такой шанс появится! Догадываешься, о чем я?
Максим, полуослепший и оглохший от боли, попытался плюнуть в харю Юшкевича, но слюны не оказалась. И даже вместо матерков через горло, высохшее от крика, протиснулось только невнятное сипение.
– Джексон, по-моему, Белявский хочет водички. Напои человека, ты же медик, в конце концов, клятву Гиппократа давал!
Джексон возник со шлангом в руках. Он чуть крутанул «барашку» крана, и на лицо полилась ледяная ржавая вода, которую Макс стал жадно глотать. Эта вода показалась Белявскому вкуснейшей из когда-либо пробованных!
На лицо, закрывая нос, глаза и рот, шлепнулась толстая ворсистая тряпка. Максим попытался вдохнуть, но бегущая вода попала в нос, он попытался мотнуть головой, чтобы скинуть тряпку, а вода все лилась, перекрывая дыхание. Воздуха не хватало, Макс затрясся всем телом от страха.
Тряпка сползла с лица. Белявский закашлялся, выплевывая воду из носа и рта, вдохнул, что есть сил, до боли в едва заживших ребрах.
– Ну, как ощущения, Максим? – поинтересовался полковник. – Знаешь, у большинства родившихся в метро острая боязнь воды. Ты родился еще там, – он ткнул пальцем в потолок, – у тебя, наверное, такого не наблюдается. Ничего сказать не хочешь, нет? Джексон, еще водички.
Максим приготовился, вдохнул поглубже, но удар по ребрам выбил весь воздух из легких. Мокрая тряпка снова шлепнулась на лицо. При каждом вдохе вместо воздуха рот заполняла вода. Он пытался откашляться, но и внутри уже только булькало.
Вода лилась ревущим водопадом, струилась по лицу, стекая по столу, оглушительно капала на бетонный пол, журчала, закручивая оголенные нервы в тугой клубок, а после проваливалась в сток.
«Зачем мне это терпеть?!» – билось в голове Максима. Грудь жгло огнем, а свет, проникавший сквозь мокрую ткань, превращался в темноту.
Тряпка сползла. Свет ударил в глаза, кашель скрутил внутренности в горящий клубок. Он вдохнул, закашлялся, выплевывая воду.
– И чего ты пыжишься? Зачем? – будто ответил ему Юшкевич, с интересом наблюдая за упрямым подследственным.
Максим не собирался ни отвечать, ни раздумывать над этим. Сейчас, едва не задохнувшись, он еще более отчетливо представил себе сестру, надышавшуюся ядовитого тумана, также хватавшуюся за горло. И не будет спасения нигде и никому! Некуда бежать – Полис, получив такое оружие, не остановится, пока не подчинит себе все, пока их влияние не проникнет в самые отдаленные углы. Пока все не начнут делать то, что нужно им!
Можно выстроить баррикаду, расстреливая наступающих бойцов кинжальным огнем, отступая огрызаться до последнего патрона, прячась за любым углом и, оказавшись в тупике, сдохнуть, бросившись от отчаянья в рукопашную, но отбить наступление даже их обученной армии, как когда-то Площадь Свердлова устояла и вынудила всемогущий Полис тоже пойти на уступки. Но что делать с невидимой смертью, от которой нет спасения запертым на станции людям? Бежать некуда…
И он умрет привязанным к этому столу в самом сердце прославляемого всеми Полиса! Люди ждут, что если почти рай возможен здесь, то когда-нибудь рай придет и к ним? Поэтому стремятся сюда? Надеются на милосердие просвещенных? Здесь человеческую душу готовы вскрыть точно так же, как этот палач в фартуке режет мясо и рвет жилы. Максим понимал, ему придется вынести очень многое, чтобы такое оружие никогда не попало в руки Полиса или еще чьи-то. Передышка лишь отдаляла смерть и новую боль. Но насколько его хватит? Может, лучше сразу?
– Черт, так мы до утра провозимся, – безнадежно вздохнул полковник, глядя в глаза проморгавшегося от воды Максима. – А толку ноль. Давай-ка вот что… Я сейчас за его сестрой пошлю. Не знает она ни хрена, конечно, но так нам и не слова ее нужны, верно? Главное, чтобы погромче орала.
Джексон едва не облизывался при мысли о таком развлечении. Максим понял, что они не шутят… И если Крушинин не догадался спрятать сейчас Симку подальше, то они выполнят свою угрозу. Боль, превосходящая все, что до сих пор он мог как-то терпеть, резала изнутри невидимым ножом, ранила сильнее, чем иглы! Хотел взвыть, как зверь, но сдержался. По лицу, кроме холодной воды, потекли горячие слезы.
