Зверь, которого выслеживал сейчас Отшельник, оставлял на снегу когтистые следы шириной с медвежью лапу, о нем и пытался иносказательно на свой манер поведать Симке. Собаки, имя которым легион по всему городу, его не волновали, служили скорее досадной помехой главной охоте. И едой, конечно. В животе протестующе урчало, не привыкший в такой пище Максим отхлебнул из котелка, а сестру шлепнул по рукам. Еще не хватало растаявший снег пить! И так глаза светятся. Отшельник это явно заметил в полутемном убежище, но адским порождением девочку не считал. Называл ангелом, ликом подобным… В общем, нашел, с кем сравнить, главное, что сестренка не обиделась. Больше всех был занят брамин, давно не практиковавшийся в богословских беседах. Максим устроился поудобнее и задремал, хотя из бормотания иногда выбивались довольно громкие заявления:
– Пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице! – восклицал Отшельник, будто пал «Вавилон» не двадцать лет тому назад, а буквально только что, и он спешил сообщить всем эту новость…
Проснувшись от очередного вопля, Максим учуял знакомый запах: пахло спиртом. Часов у него не было, но по тому, с какой горячностью спорили хозяин и брамин, понял, что усидели они уже немало. Крушинин больше держал стакан, чем пил, а вот Отшельник под давно остывшую закуску подливал себе из бутыли.
– И сделает он то, что всем – малым и великим, свободным и рабам – положено будет начертание на правую руку их или на чело их! – громогласно возвестил он, обиженный чем-то, указывая перстом на остатки нарисованной раскрытой книги.
«Начертание» от противогаза размазалось, превратившись в черную кляксу, но контур впечатавшейся краски угадывался на коже.
– Ладно, уел… – отмахнулся брамин. Его Отшельник сразу счел чем-то вроде сатанинского отродья, как минимум, бесом. Хорошо еще за оружие не хватался.
Белявский подсел к ним, пока беседа не превратилась в драку, и протянул стакан.
– Максим, вы отравиться не боитесь? Мало ли каких мухоморов он туда положил для лучшей связи с астралом?
– Смеетесь, Семен Михайлович? В гости заходите на Китай-город, там вам по желанию смешают хоть с мухоморами, хоть с корешками молодого горгона. А нальют обычную сивуху, – но и Максим больше делал вид, что пьет, только попробовал.
– Он говорит, что не уцелеет тот, кто видел серого тигриса…
– Серый… Как пепел, оставшийся после гнева Божьего. – подтвердил хозяин.
Если и уцелеет кто, узревший так называемого тигриса, то смотреть ему лучше из окон Генштаба, решил Белявский. Хотя было над чем задуматься: он единственный, для кого встреча с этим монстром обошлась без последствий, может, и вправду примета плохая. Узреть этого тигра еще раз он точно не хотел! А вот Отшельник мечтал об этом, сидя на постаменте возле Долгорукого, выслеживал жуткую тварь, оставлявшую на снегу отчетливые следы, а брехастые собаки опять спугнули дичь. Люди в доме его порадовали для разнообразия, хотя от гостеприимства давно отвык. После выпивки и долгого разговора тоже клонило в сон. Симка помогла ему улечься под рваное одеяло у огня.
– Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить… – пробормотал Отшельник, будто напутствуя и предупреждая.
До вечера оставалось ждать совсем недолго. Серафима, скучая, рассматривала алебарду, которую уже показывал ей хозяин, что-то втолковывая, да она не совсем поняла. Крушинин заинтересовался темным металлом, осторожно взял ее в руки.
– Настоящая… – с восторгом, неожиданным для старика, произнес он.
– А что, такое оружие может быть игрушечным, что ли? – скептически поглядел на здоровенный топор Максим.
– Нет, это же век шестнадцатый! Посмотрите, как сбалансировано. Интересно, из какого музея он ее упер?
Белявский взмахнул на пробу алебардой. Сильные, должно быть, руки у Отшельника – крушить псов этакой штуковиной. Овальное, хваткое, не скользящее в руке древко с граненным «яблоком», шаром-противовесом и шипом на конце. Древнее рубящее топорище улучшили, наклепав торчащий «рогами» наружу полумесяц, наверняка дело рук умельцев с Кузнецкого Моста. На обухе с отставленным вверх зубом клевца Макс заметил надпись: «In Nomine Domine».
– Именем Господа… – без лишних вопросов перевел брамин. – Он действительно считает себя воином, предназначенным для сражения с адскими порождениями.
– Не будем ему мешать, – Максим аккуратно поставил в угол алебарду. За последнее время с избытком хватало непонятных слов. И неясных целей.
Он положил на стол две гранаты и горсть патронов-«семерки». А воин Господа, тем временем, растянувшись на тряпье, зычно храпел, во сне уже позабыв о своих гостях, оставшись наедине со своими врагами и самим собой. И с Богом, конечно.
– Пойдем. Пора наверх.
Здание мэрии и безумный – хотя как посмотреть – сталкер-отшельник остались позади. Было еще очень светло, но свет скрадывали облака и наплывавший из дворов, будто сочащийся из каждой щели, плотный туман. Тверская улица, широкая, просторная, несмотря даже на трупы давно сгнивших машин, вела прямо, как стрела, к Тверскому бульвару, в царство фюреров и прочих гауляйтеров. А куда еще идти? Макс по кличке Адвокат отметился почти везде, и предъявить за дела имела большая часть цивилизованных по меркам метро станций. Макс оглянулся.
Симка, поддерживая брамина под руку на подмерзшей за день ледяной корке, плелась позади. «Так-то, если что-то случится, или попадусь в руки Полиса, – рассуждал Максим, – сестре предъявить нечего, что с бабы взять? Она за брата не ответчик. Главное, мне теперь вовремя сдохнуть». Туман тем временем все «крепчал», улица теперь не просматривалась до самого бульвара, а тонула в белесой известке.
Вдруг, метрах в тридцати с громким хлопком лопнуло лобовое стекло микроавтобуса, крыша со стоном прогнулась под весом громадной твари. Максим прильнул к оптике: массивная пепельно-серая морда с торчащими верхними клыками показалась в прицеле АЕК, зверь зарычал.
Утробный рык завибрировал над улицей, Максим упал на колени и выронил автомат. Воли, ведущей его по жизни, он больше не ощущал, все заполнили страх и растерянность. Слабость. Сердце в груди замерло, а мир вокруг из грязно-серого стал черным. Кишки в животе скрутило в тугой узел, от боли Максим завыл, царапая пальцами лед на мостовой. Будто вдалеке застрекотал автомат.
Кулак, скрутивший нутро, ослабил хватку. Миру вернулся серо-белесый цвет, а в голове прояснилось. Симка, вцепившись в «ксюху», палила без остановки по полосатой твари, забравшейся на белый микроавтобус. Пули «пять-сорок пять», прошивали бок автомобиля, рикошетили от спины, высекая искры, а мутант мотал башкой, словно то не пули вовсе, а мухи. Автомат замолчал. Симка кинулась тормошить Максима, помогая подняться на ноги.
Она что-то бубнила из-под маски, но Максим не мог понять, что она говорит. Шатаясь, подошел Крушинин. Сквозь обзорное стекло маски было видно, что и ему не сладко, старик стянул противогаз и стал отряхивать. Лишь сейчас Белявский понял, что не может дышать, так как он заблевал весь противогаз…
