– Ты кого приволок? – морщится она, пуская кольца дыма.
– Они заплатят, птичка моя, – ласково отзывается Грэди.
– Мне только трупов и не хватало.
– Этим займусь я.
– Ладно уж. С вас пятьдесят гигов кармы. И без фокусов. Иначе вы составите компанию вашему другу.
– Он нам не друг, – хмуро чеканит Ник.
– Мне плевать. Пойдемте, покажу вашу комнату. Труп отдайте Грэди. Он все уладит. Правда же? – С издевкой спрашивает Эмили, туша сигарету. – Выполняй обещание.
В пропитанном никотином доме тепло и чисто. На второй этаж ведет винтовая лестница, напротив нее – кухня, а чуть поодаль покачивается от сквозняка розовая дверь. Наверное, в детскую.
– Девушки могут отдохнуть в спальне моей дочери, – сообщает Эмили, подтверждая мои догадки.
Мы оказываемся в маленьком помещении. Кажется, даже мебель в комнатке лишняя – настолько здесь тесно.
– Кто-то поспит в кровати, кто-то – на раскладном кресле, – разводит руками хозяйка. – Парни, для вас есть чердак. Или вы хотите вместе с барышнями?..
– Нет, – перебивает ее Альба.
– Вот и славно. Располагайтесь. Душ на втором этаже.
Ребята во главе с Эмили удаляются.
Сейчас я бы отдала многое, чтобы отдохнуть на чердаке без Альбы. А в детстве – за ночевку вместе. Как странно.
Я кидаю рюкзак на кресло и достаю планшет.
– Что, со своим дружком никак не можешь расстаться? – фыркает Альба.
– Матвею нужна биомаска.
Я отправляю сообщение Киру. Друг онлайн, но сейчас я не в состоянии позвонить ему. Меня выпили до дна.
Кир присылает мне миллион вопросов. Я ищу в Сети номер связного ящика деревни и отвечаю сухими цифрами. А о том, что я опустела чуть больше, чем до конца, он узнает, когда я вернусь.
Если вернусь.
Получив координаты, Кир обещает добыть еду в ближайшее время и снова начинает заваливать вопросами.
Я не готова, прости. Прости то, что от меня осталось.
Я отключаю планшет. Извлекаю из рюкзака припрятанный пакет каши. Аппетита нет. Во рту пересохло, желудок сжался, но я пересиливаю себя и ем. Все происходит как под водой: я ковыряю вилкой еду, шторы колышутся в такт ветру, ворвавшемуся через форточку, по комнате маячит Альба. Этот молчаливый разговор меня раздражает. Нам хватает опущенных ресниц и морщин на лбу, чтобы окунуться в прошлое. Вот только Альба там ищет свет, а я тону во тьме.
Внезапно хрупкое спокойствие нарушает крик. Дикий, безумный. Словно он давно мечтал о свободе и наконец получил ее.
Точно так же визжала Карина. Ее перекошенные губы были накрашены ярко-красной помадой. Она будто чувствовала, что я запомню их на всю жизнь, и выбрала цвет горячей, жгучей жидкости, от запаха которой меня тошнит до сих пор.
Альба выбегает из комнаты. Я следую за ней. Пару секунд – и мы на кухне. Сейчас, видя в чем дело, я бы растянула эти секунды в вечность. Я бы сфотографировала миг, а затем поселилась бы в нем навсегда.
За столом сидит мужчина с гематомами по всему телу. Сущность. Да это и не важно, потому что левой рукой он держит нож, а правая, вместе с индикатором, – отрублена. Незнакомец истекает кровью.
Кап-кап.
На полу краснеет лужица.
В оцепенелую, мертвенно-тяжелую тишину просачиваются голоса Эмили и ребят.
– Ольви, выведи их!..
– Вилли, старый черт, что же ты натворил…
– Да выведи же их!
– Дорогая, я… д… должен был…
– Дайте мне рюкзак!
Ольви берет нас с Альбой под локти и увлекает за собой. Я иду монотонно, неестественно, как робот. Я и есть робот, программа которого сократилась еще в тысячу раз. Скоро мой мир уменьшится до одного слова. И тогда я разучусь чувствовать.
– Жгут, – бормочет моя бывшая подруга. – Ему нужен жгут.
Стараясь не дышать и не думать о том, что творится за нашими спинами, я развязываю пояс. Красивый такой, с блестками. Подарок родителей за первую победу в шахматной игре.
Клянусь, я отдам его вам, Вилли, если вы победите смерть.
Альба хватает пояс и бросается к Нику.
Я выключаюсь из реальности и смотрю фильм о том, как Ольви вбегает на кухню с рюкзаком. Как Ник трясущимися пальцами вываливает все содержимое из серой коробки. Как затягивает жгут Альба. Как держится за края жизни Вилли и как, упав на колени, плачет Эмили. Как тикают часы и на улице кто-то насвистывает веселую мелодию. Жизнь замерла лишь здесь, в этом доме, и вместе с ней замерла я.
Кап-кап.
Кап.
– Шейра, найди аптечку! – вопит Ник.
Следующие полчаса я мечусь по комнатам. Лекарства? Хорошо. Вата? Пожалуйста. Бинты? Я приносила их минуту назад. Все что угодно, только бы не видеть алую лужицу.
Выполнив поручение Ника, я падаю на ступеньку винтовой лестницы и касаюсь ладонями пола. Холодный.
Я погружаюсь в измерение звуков.
Проходит вечность, прежде чем затихают крики Вилли.
– Пусть отдохнет. К концу недели наведайтесь в третий блок, – хрипит Ник. – Иначе он… умрет.
– Почему? – Эмили спокойна, но в этом спокойствии больше отчаяния, чем в слезах.
– По понедельникам обновляются базы данных. Вашего мужа в ней не найдут, и программа слежения остановит его сердце. Для нее Вилли – преступник, который уклоняется от ответственности.
– Он… он мечтал о свободе! Понимаете, он обнулился два года назад, когда забрали нашу дочь! Я договорилась с Утешителями, – всхлипывает Эмили, – и теперь он дома. О небеса, зачем? Зачем?!
– Он думал, что избавится от индикатора, но вышло наоборот, – произносит Ник. – Индикатор едва не избавился от него…
– Где ваша комната? На втором этаже? – уточняет Ольви.
Я вжимаюсь в стену. Сливаюсь с тенью. Мимо ковыляет Эмили. Вслед за ней ребята проносят Вилли – неестественного, изуродованного гематомами, непропорционального. Растерявшего себя еще до того, как случилось это.
Вы победили? Пояс ваш. Берегите его для следующей игры.
Через несколько минут в мой молчаливый мирок вторгаются звук шагов и свежий запах одеколона.
– Как ты? – почти беззвучно спрашивает Ник, опускаясь рядом и пряча мою ладонь под своей.
– Лучше, чем ты.
– Сомневаюсь. Стрессы при планемии недопустимы. Тебе нужно поспать.
– Где ты научился оказывать первую помощь?
– Как, по-твоему… – Он слабо улыбается и укоризненно качает головой. – Человек, с детства борющийся с болезнью, имеет право на ошибку?
