– Не бойся… – уверяет он. – Я заменю наши базы данных на ботов. Такер ничего не заподозрит. Верь мне. Мы ведь команда, правда?
– Нет.
– Команда, – фыркает Ник, взлохмачивая мне волосы. – Навестим Марка, а?
Возле лифтов нас ждет Ольви.
– Только давайте без скандалов, – вздыхаю я, когда мы добираемся до пятого этажа – отделения сущностей.
Там мы топчемся на маленькой площадке перед дверью с окошком. На шум выглядывает безликий Утешитель.
– Вам кого?
– Марка, – отвечает Ник.
– Сейчас уточню.
Мужчина исчезает. Через минуту раздаются тяжелые шаги и громкие возгласы.
– Входите!
Мы переступаем порог отделения, где последняя стадия превращается в первую. Первую и бесконечно тяжелую стадию седых волос.
– Биомаски наденьте. – Утешитель кидает нам три запечатанных пакета.
Мы сворачиваем в диагностический центр. Здесь людно и чересчур суетно для той стороны. Хотя где, если не в третьем блоке, обитать мужественным сущностям? Тем, кто борется с демонами? В городе таких нет. В городе одни монстры.
Мужчина замирает перед палатой Марка.
– Я буду здесь. Если что – зовите.
– Зачем? – хмурюсь я.
– Этот псих подозревается в убийстве. Клянется, что ничего не помнит, но кто ему поверит.
– Договорились, – обещает Ник.
В палате царит полумрак. Сквозь задернутые занавески просачиваются робкие лучи. Ползут по потолку, играют в прятки. На кровати лежит тот, кто прошлой ночью убил троих человек. И все потому, что они были счастливы и здоровы. Потому что были частью безумной игры.
А еще – потому что стояли за утешительской надеждой не в конце очереди.
– Здравствуй, – вымучивает Ник. – Как ты?
Не отрывая взгляда от потолка, Марк передергивает плечами.
– Ты кто?
– Мы дружили в детстве. А потом как-то разошлись, – шепчет он. – Я Матвей.
– Вот как… Со мной произошло что-то странное, Матвей. А спина… Ты в курсе, что у меня со спиной?
От молочных зрачков Марка мне не по себе. Он начинает новую жизнь в старом теле. Не с белого листа. С обрывка, запятнанного чернилами. И где-то в углу нацарапаны его четыреста тридцать девять раз.
– Без понятия, – моргает Ник. – Но, думаю, тебе повезло. Тысячи людей мечтают забыть прошлое, а получается у единиц.
Мы с Ольви здесь лишние. Об этом не вопит разве что радио в соседней палате. Я теряю терпение и бросаю:
– Общайтесь. Мы будем за дверью.
Безликий Утешитель ждет нас у окна, вдали от суетливой толпы, но мы не спешим ему навстречу.
– По-твоему, из этого что-то получится? – хмыкает Ольви.
– Нет. Но Матвею нужно с ним поговорить.
– Почему ты его защищаешь? Что между вами, а?
О, между нами многое. Кровавые ножницы, Альба, пятнадцать лет ночных кошмаров. Мой фотоальбом пестрит красным.
– Ничего.
– Так я тебе и поверил. Ничего-о-о, – протягивает Ольви. – Смешно.
Ты прав. Смешно до смерти. В прямом смысле слова.
Я слежу за монотонными движениями Утешителей, перебегающих из кабинета в кабинет, но что-то цветное и маленькое заставляет меня встрепенуться.
Девчушка в синем халате. С сединой, не идущей ей. Элла. Моя дорогая Элла.
Она исчезает в процедурной. Не заметила меня, растяпа. Или не пожелала замечать.
– С… Стой здесь, Ольви, – сглатываю я и перевожу взгляд на Утешителя. Он не смотрит на нас. Есть время.
Я срываюсь с места, расталкиваю больных и людей-роботов и несусь в конец коридора. К ней. За спиной сыплются ругательства – плевать.
Я должна ее увидеть.
Возможно, в последний раз. А возможно – в последний раз седой. Все зависит от того, насколько мы команда.
Мне остается два шага до процедурной, но меня прижимают к стене.
– Вы что творите?! – рявкает безликий Утешитель. – Шевельнетесь – с вас снимут десять гигов!
– Там моя сестра!
– К ней нельзя!
– Что вы себе позволяете?! – Рядом появляется Ольви, но на него никто не обращает внимания.
– Элла! – воплю я. – ЭЛЛА!
Давай, сестренка, я близка как никогда. С кем ты разгадываешь кроссворды?
– Перестаньте! Ваша Элла не хочет ни с кем разговаривать!
– Да почему?! Почему? Я чуть не сдохла, добираясь сюда! А вы мне о каких-то правилах! – рыдаю я.
– Наверное, она боится. Вы о таком не подумали?
Предположение Утешителя действует лучше пощечины.
– Кого боится? – Я больше не рвусь в процедурную. Срастаюсь с полом. Превращаюсь в трещину на ледяном кафеле.
– Обнулить вас, дурочка, – смягчается мужчина. – Или, может, чувствует себя виноватой. Мы сообщим, если что-то изменится. Из какого вы отделения?
– Последняя стадия.
– Да что случилось? – не унимается Ольви, готовый в любой момент наброситься на Утешителя с кулаками.
Я закрываю глаза и вытираю слезы. Элла боится не меня. Элла боится своего «нечаянно». И я не смею обвинять ее в этом.
– Обещаю, я… Не побегу за ней.
– Уж надеюсь, – кивает Утешитель.
– Шейра, – зовет Ольви, но я, шатаясь, ковыляю к лифту.
– Не сейчас.
Вряд ли он слышит: шум и суета мгновенно поглощают мою жалкую просьбу.
Второй этаж, коридор, больные и люди-роботы – все краски смазываются, как на плохой картине. Мелькают кабинеты. Я не замечаю, как оказываюсь у безлюдной служебной лестницы. Пустые палаты и тишина – вот, что мне нужно.
Элла пряталась, пока я считала шаги до нашей встречи. Глупая, глупая девочка.
Я снимаю биомаску. Кулак летит в косяк двери. Меня лихорадит. Все напрасно: нас не выпустят из этой клетки. Наша команда больше напоминает клуб для душевнобольных. А впрочем, так и есть. Герои, которые не могут спасти даже самих себя.
Грудь сковывают судороги. Я прислоняюсь лбом к стене, чтобы никто не заподозрил меня в слабости, чувствуя себя раздетой и беспомощной. Без биомаски среди сущностей. Только это еще хуже.
На плечо ложится чья-то ладонь. Я вздрагиваю. Кто бы ты ни был, проваливай. Испарись.
– Мне рассказали, Шейра.
Нежный, но старый голос. Рене.
– Она… – осекается Утешительница. – Она сделала выбор.
Я проглатываю нервный смешок. Как же глупо это звучит здесь, в третьем блоке, где слово «решение» – бессмысленный набор букв.
