* * *
В коридоре мигает одинокая лампа. Это действует на нервы, и я прикрываю глаза ладонью. В операционном блоке пусто – за стеной два Утешителя готовятся к эксперименту. Дэнни вместе с ними. Скоро придут ее родители. Я жду их, отчаянно жду, чтобы попытаться отговорить от безумной затеи.
Мы провели в палате целый день. Шутили, смеялись, обсуждали платья. Но, как и накануне, за улыбками прятались дребезжащая неуверенность и страх. Мы боялись молча.
– Не ожидала тебя здесь встретить.
Я открываю глаза – чуть поодаль, у кресел, топчется Эмили. Заламывает пальцы, хрустит костяшками, снова и снова. Она в белой форме. Здесь все в белой форме – иначе не впускают. Я одолжила одежду у Рене, и теперь чувствую себя слишком неправильной. Слишком… неживой.
– Где Вилли?
– Дома.
– Рана… не заживает?
– Заживает, – отчаянно мотает головой Эмили. – Просто медленно. Без лекарств не обойтись. Сегодня Утешитель вживил ему индикатор. Пообещал привезти таблетки завтра. Вилли расстроился, что не увидит Дэнни после операции.
Каждым словом она подталкивает меня к обрыву. Вот-вот я не выдержу и продемонстрирую ей, насколько не верю.
– Почему вы согласились? – стараясь унять дрожь, спрашиваю я.
– Разве у нас был выбор? – фыркает Эмили. – Когда есть шанс, почему бы им не воспользоваться?
– Шанс? Какова вероятность того, что она вылечится? Пять процентов? Три? Или и того меньше?
– И что? Да пусть хоть одна сотая.
Спокойно. Посчитай до десяти, отвлекись. Не подталкивай Эмили к тому же обрыву.
Она дойдет сама.
– А вы не думали, что случится с вашей дочерью, если удача отвернется от нее? Что случится, если одной сотой окажется недостаточно?
– Шейра-а-а… – Хрусть. На этот раз палец чересчур «звонкий». – По-твоему, лучше изо дня в день просыпаться с мыслью об обнулении? Понимать, что шанс был, но ты им не воспользовался? Эта одна сотая не отпустит нас.
– Проблема в том, что Дэнни не в курсе, чем рискует, – вспыхиваю я. – Она же ребенок!
– Ей нужна настоящая жизнь! Настоящее детство! Без гематом! – Хрусть. – Да что я тебе объясняю? Ты не чувствуешь того же, что и я.
Вы правы, Эмили. Я не чувствую этой проклятой надежды и потому рассуждаю трезво, без розовой пелены.
– Вы не в себе, – распаляюсь я. – Помните, в вашей деревне жил Марк? Вы видели его спину? Или он прятал от вас свое безумие?
С трудом понимая, что творю, я вламываюсь в операционную. На минутку. Пообещать маленькой девочке, что мы найдем ошибку в «ушастом» коте.
– Стой! – кричит Эмили, но мне плевать.
А если унести Дэнни отсюда? Спрятать от розовой пелены? Рене права. Не страшно обнулиться – страшно стать монстром.
Утешители оборачиваются. Дэнни лежит на операционном столе. Не спит – машет мне.
«На что ты надеешься?» – визжит внутренний паникер.
Мой мир сужается до одной цели: убедить девочку, по наивности родителей попавшую сюда, отказаться от операции. Объяснить, что здесь люди с браком превращаются в поломанных кукол. Что это – плохое место для игр.
– Дэнни, милая, ты не спишь… – Закончить я не успеваю: кто-то хватает меня за локоть и тащит в коридор.
– Да что вы творите?! – воплю я. – В вас есть хоть что-нибудь человеческое? Отпустите ее! Умоляю, отпустите!..
Я извиваюсь, рычу – тщетно. Они выполняют свою работу. Как всегда, безукоризненно. Как всегда, жестоко.
Теперь я понимаю Ольви. Наш город не лучше того, что был тридцать пять лет назад. Людей по-прежнему ломают. Только сейчас это законно.
Меня прижимают лицом к стене и вкалывают в шею какую-то дрянь. Последнее, что я слышу, – тоненький голосок из операционной:
– Не бойся, Шейра! В тумбочке новый журнал с кроссвордами. Мы разгадаем все до последнего…
Глава 18
Глория
Я распахиваю окно и наполняю легкие обжигающе-свежим воздухом. Когда появилась карма, лето исчезло. А впрочем, не только оно.
– Все в порядке? – Карл греет щекой мой висок. Пожалуй, это единственное, что не меняется.
– Почти. – Я опираюсь на подоконник – дрожат руки. – Да что со мной!
– Так дело не пойдет. – Муж обнимает меня крепче обычного. – Через пять минут операция, а ты вся на нервах.
– Что, если… если у нас не получится?
Отпускать страхи тяжело, но сдерживать их мучительно больно. И пусть в молчании таится надежда, я выбираю слова. Жизнь, если точнее. Я не из тех, кто верит в сказки.
Да и Шейра тоже – вся в меня. Но у нее есть существенный недостаток: она слишком честная для нашего мира. Если отмотать лет на тридцать пять назад, мне следовало бы восхищаться такими качествами дочери. Но сейчас… Спасет ли это, когда ее тело покроется гематомами? Я бы согласилась на что угодно, лишь бы помочь ей. И поэтому понимаю Эмили.
– Не думай о плохом, – шепчет Карл, целуя меня в макушку. – Девочка обречена, а мы пытаемся ее вылечить. Разве это преступление?
– Ты когда-нибудь жалел, что работаешь на Семерку?
– Нет. Иначе мы бы не встретились, правда?
Правда. Не было бы запредельного счастья. И нестерпимо больно не было бы тоже. Мы жили бы в гармонии, ровной, как кардиограмма мертвеца. Как нули. Хотя, если сложить наши слезы и улыбки, мы вернемся к началу координат. И… Нет, я не жалею. Лучше синусоида
[12], чем прямая. Лучше вместе.
«Вместе обнулять», – поправляет внутренний голос.
Мы не Утешители, не работаем в отделениях сущностей и Последних. Но разбираемся во многом: Карл закончил медицинский факультет и заочку кафедры информационных технологий, я – хирургический. Мы имеем право оперировать добровольцев.
Я в последний раз вдыхаю запах ночи и поворачиваюсь к мужу.
– Пора.
Я кручусь перед зеркалом, натягиваю на лицо маску беззаботности. Дэнни не должна бояться. Даже если что-то пойдет не так… она обнулится в неведении. Это единственное, что я могу обещать.
В операционном блоке шумно. Я хмурюсь. Карл стискивает мою ладонь. Мы ускоряем шаг и, завернув за угол, натыкаемся на людей в белых костюмах. К нам несется плачущая Эмили.
– Что произошло? – спрашивает Карл.
– У одной девушки… истерика. Она хотела забрать Дэнни, вломилась в операционную…
– Шейра? – Не дождавшись ответа, он срывается с места. Я бросаюсь следом.
Расталкивая Утешителей, мы пробираемся в эпицентр событий. Заметив ее, бледную, изможденную, я леденею. Высокий худощавый мужчина прижимает мою девочку к стене, вводит ей прозрачную жидкость. Шейра в сознании: что-то бормочет, но слов не разобрать.
