– Динь-дили, дили-дон. Это все сон.
На мгновение возвращается девушка, обожающая жарить панкейки. Беззащитная, ранимая, ищущая лучи там, где окна забиты наглухо. Она похожа на бабочку. Одно крыло обгорело и крошится на ветру, а второе – яркое, живое. Она не полетит и уже смирилась с этим.
– П… Пой. Пой! – берет себя в руки Альба-солдат.
Она не дышит. Чувствует, что крыло скоро рассыплется в прах.
Мы продолжаем.
Через несколько десятков – или сотен? – неудачных попыток я начинаю ощущать тьму. Она мягкая и податливая, как горячая карамель. Стоит нагреть до правильной температуры – и лепи что угодно.
Я уничтожаю связь за секунду до обнуления Альбы. Затем – раньше. «Жертва» не отпускает меня, заставляя повторять все снова и снова. Хотя, кто из нас жертва – большой вопрос.
– Молодец, – наконец произносит Альба. – Но не обольщайся. Здесь важна практика. Пропустишь тренировку – придется наверстывать.
– Спасибо, – хриплю я, опершись ладонями на колени. – Теперь объясняй, что это было.
– Я объяснила.
– Скучно стало?
Кивок.
– И все?
– Все.
Нет, подруга. Не все.
Я запускаю программу. Вновь превращаюсь в выеденное молью пальто, Альба – в шубу. Пересекаю черту между своими мыслями и мыслями «жертвы». Нам не нужны рамки. У врагов не должно быть тайн, если они играют честно. А мой враг не сопротивляется. Он позволяет мне прочесть себя.
Я погружаюсь в мир, которого так отчаянно избегала все пятнадцать лет.
Кухня. Окна пристально наблюдают за центральной площадью-ящерицей. Пахнет выпечкой и выстиранным бельем. Как и раньше, в жизни до. Подоконник заставлен калачиками и фиалками.
Маленькая Альба забирается на стул – высокий, огромный – и тянется к свежим круассанам. Из коридора доносятся шепот и всхлипы. Шлепают быстрые шаги. На кухне, смахивая слезы и улыбаясь, появляется мама Альбы – Инна. Тетя Фея, как мы называли ее в детстве за невероятно вкусные пирожные.
– Приятного аппетита, детка. – Она опускается на колени рядом с дочерью.
– Спасибо, – чавкает та, откусывая от круассана. – Ма, а когда вернется Ник? Его лечат?
– Моя хорошая, он очень болен. Его не выписывают.
– Но это же… – запинается Альба. – Это же не навсегда?
Инна запрокидывает голову, а затем улыбается шире.
– Ничего не бывает навсегда, детка. Ну, не грусти. Хочешь, я спою твою любимую песенку? – Слезы капают на коленки дочери. Вместе с ними сочится колыбельная: – «Динь-дили, дили-дон. Дремлет дракон. Динь-дили, дили-дон…»
– Это все сон, – заканчивает Альба.
– Эй, такого не было! – Инна гладит ее по щеке. – Ты моя поэтесса.
– Он не вернется, – озвучивает дочь то, что не получилось у мамы. Круассан выпадает из рук.
Инна обнимает Альбу, обещает, что все наладится и Ник приедет домой. Обе цепляются за эту ложь, лишь бы не покрыться трещинами и не рассыпаться на осколки. В дверях застывает отец. Семья Рейман оплакивает мое «нечаянно». И ждет до боли между лопатками весточки из второго блока.
Только им не позвонят. Альба это знает. Здесь, на кухне, стягивается в рубцы то, что осталось от Ника. Кучка буковок. Одна фраза.
Я буду спасать.
А дальше – в перемотке. Словно кто-то бесцельно переключает каналы телевизора. Школа, растущая неуверенность, что брат жив. Выпускной и странный парень, заглядывающий в окно ресторана. В толстовке с капюшоном.
Дерганый любитель чипсов.
Когда Альба выходит глотнуть свежего воздуха, он молчаливо вручает ей букет ландышей и удаляется.
В тот вечер она не поняла, кто это был. И сейчас не понимает.
Ник прятался за нашими спинами, а мы боялись обернуться.
Хоровод событий ускоряется. Второй блок, занятия, стопки учебников и бесконечные спарринги. Альба по-прежнему мечтает спасать и поэтому выбрала курсы младшего Утешителя.
Меня начинает укачивать, но все неожиданно успокаивается. Как колесо рулетки – шарик попадает в ячейку «Спортзал».
Альба в серой форме топчется босиком на мате. Солдат, точно. На затылке пружинит туго затянутый хвост. Каре отросло. Черты лица – острее катаны Мурамаса
[13]. Кулаки наготове. В глазах нет ни намека на страх. Напротив – мужчина лет сорока с заплетенной в косичку бородкой. Джон.
– Зачем ты сюда пришла? – чеканит Утешитель. Его тон созвучен цокоту печатной машинки. Так же резко, так же фатально и поэтому выверено до миллиметра.
– Побеждать, – цедит Альба и нападает.
Джон блокирует ее удар, не напрягаясь, будто отряхивается от крошек. Она пятится к краю мата и чертыхается, сбитая с толку чьим-то шушуканьем. Подняв голову, я замечаю троих Утешителей на балкончике за длинным столом. Судьи?
– Бей! Чего ты боишься? – выкрикивает раскрасневшийся Джон.
Альба закусывает губу. Хвост растрепался. Вдоль лица свисают выбившиеся пряди.
– Минус балл за нерешительность, Рейман, – подает голос щуплый старичок с балкона.
– Простите, – бормочет та и бросается на Джона.
«Я буду спасать», – звенит в каждом движении.
Альба наносит удар и затем блокирует ответный. Хитро и грациозно. Не борется – танцует. Здесь ее крылья еще целы. Здесь она еще умеет летать.
Не успеваю я привыкнуть к ней такой, как Джон падает, и спарринг заканчивается победой Альбы.
С балкона сыплются аплодисменты.
– Поздравляем, Рейман, – произносит старичок. – Вы сдали экзамен по физической подготовке. Готовьтесь к следующему.
Меня выбрасывает из спортзала, и жизнь бывшей подруги перематывается на несколько недель вперед.
Виртуальная реальность. Комната завалена жгутами, тонометрами, бинтами. Альба едва не трескается в стойке смирно. За ней наблюдают Джон и старичок. На полу лежит отлично прорисованная кукла. Если бы не пустые глаза, я бы подумала, что это живой человек.
– Остановка сердца, – сообщает Джон, наклонившись над «потерпевшим». – У тебя семь минут.
Альба бросается к кукле и делает ей искусственное дыхание. Бьет в грудь. Приступает к массажу сердца. Четко, без промедления, как настоящий Утешитель. На этот раз она справляется быстро: комнату оглушают короткие гудки. «Потерпевший» спасен.
– Умница, Рейман, – хвалит ее старичок. – Экзамен по первой помощи зачтен. Вы талантливая ученица. Я буду рад называть вас коллегой.
Щелк – и снова все меняется. Теперь мы с Альбой в кабинете Джона.
