Я – марионетка.
Рассматриваю чужое плечо. Медлить нельзя. Я не знаю, кого увижу, но этот кто-то выдавливает из меня жизнь, как зубную пасту из тюбика. Миг – и я закончусь.
Испарюсь.
Я резко поднимаю глаза – это единственный шанс не задохнуться от ужаса. Рывком Утешители вправляют вывихи, рывком же и я преодолеваю себя.
Все просто.
И до изнеможения сложно, потому что передо мной – Ник. Высокий, сильный, но с детским и наивным лицом. Как пятнадцать лет назад. Он не изменился. Он по-прежнему мне доверяет.
– Ты… жив? – спрашиваю я.
Мы в палате. Я – пациентка, на мне белая футболка и штаны. Я топчусь у кушетки, а рядом – мой друг.
Взрослый.
– Конечно, – смеется он. – Сомневалась?
– Нет. Где ты был?
– Искал. – Ник теребит карман брюк. Он в черном костюме с белой рубашкой, будто мы не в больнице, а на празднике. В своей бесформенной одежде я чувствую себя рядом с ним неловко.
– Кого искал?
– Смысл жизни.
Оказывается, Ник вырос философом.
– И как? – спрашиваю я и отворачиваюсь к окну. Мне легче разговаривать, не видя детского, не изменившегося лица.
– Нашел, – шепчет он мне на ухо.
Я дергаюсь. Ник приблизился тихо. Без единого звука.
– Рада за те…
Что-то холодное и острое впивается в шею. Пламя отнимает у меня голос.
Кажется, я в аду.
Струйки тепла прокладывают дорожки на коже. На футболке расцветают ярко-красные розы.
Спасибо за цветы, Ник. Они прекрасны.
Я заслужила.
Боль ослепляет. Я не могу стоять. Мне нужно двигаться, прыгать, бить посуду и окна. Чтобы отдать часть огня. Чтобы выжить.
Зачем, Ник? Мы ведь были друзьями. Я ведь нечаянно сломала твою жизнь.
Я устремляюсь к окну, но тут же падаю. Боль сменяется ватой. Я вновь марионетка, слабая и беззащитная, но моими нитями никто не управляет, потому что я почти мертва.
Я собираю в кулак последние силы и нащупываю два кольца и лезвие.
По полу стелется туман. Различимы только силуэты.
Рядом со мной опускается Ник.
– Теперь мы квиты. – Он гладит меня по щеке. – Шейра, Шейра… Прости.
Ник заводит руку за мою голову. Я каждой клеточкой ощущаю, как он дотрагивается до ножниц.
Давай, вытащи их, пожалуйста…
– Прости, – повторяет он и сжимает два кольца.
Я ничего не чувствую. Меня нет.
* * *
– Мама, она пошевелилась! – слышится до боли родной голос. Элла?
Я приоткрываю глаза. Сестра закусывает губу и виновато улыбается.
Я лежу в спальне. За окном через сотни транспортных путей продираются солнечные лучи. Сколько же я проспала?
В комнату вбегают родители. Хмурый папин взгляд вжимает меня в подушку. Мама ходит кругами. От утреннего веселья не осталось и следа.
Что со мной произошло?
Я впервые в жизни упала в обморок, а потом мне приснился кошмар с Ником.
Сегодня сон был слишком правдоподобным.
– Ты чуть не обнулилась, Шейра, – сглатывает папа. – Мы, конечно, поделились с тобой пятью гигабайтами, но ты же понимаешь, что так безответственно относиться к здоровью нельзя? Ты могла превратиться в сущность.
Колючий ком близких слез раздирает мне горло.
– Я правда вчера обновляла запас.
Родители переглядываются. Они что-то решили. Что-то важное.
Что-то, что мне не понравится.
– Да чего вы, – в надежде шепчу я. – С кем не бывает? В обморок упала, ничего страшного…
– Доченька, все не так просто. – Мама едва не плачет. В последний раз я видела ее слезы в тот день. – Ты болела в детстве. И… Сейчас у тебя рецидив. Шейра, пожалуйста, пройди повторное обследование.
– Мне лучше.
Возвращаться к источнику кошмаров – самоубийство. Сны оживут, и я сойду с ума. Перестану казаться нормальной.
Перестану существовать.
– Шейра, это не обсуждается! – Мамина шея покрывается красными пятнами.
– Я достаточно взрослая, чтобы решать самостоятельно. Мне лучше. Езжайте, мы с Эллой справимся, правда? – Я подмигиваю сестре, и та облегченно выдыхает. – У меня есть такие конфеты… М-м!
Я знаю, на что давить: Элла ужасная сладкоежка. Она радостно подпрыгивает, и я объясняю ей, где лежат карамельки. Сестра скрывается в коридоре, а у меня появляется время выпроводить родителей.
Я приподнимаюсь на локтях. Будто опровергая слова о том, что мне лучше, комната так и пляшет перед глазами.
– Куда вы едете? – уточняю я.
– В загородную лабораторию.
Загородную! По спине пробегают мурашки. Я не была за пределами города, не представляю, как течет жизнь снаружи, да и не хочу представлять. Что там? Разруха? Война? Эпидемия? Мир разделился на маленькие клочки земли. У нас нет туристов. Нет иммигрантов. Понятие «гостеприимство» давно потеряло смысл.
Наш город спасается кармой. Дисциплинирует себя. Здесь тридцать пять лет тихо. Нет взрывов, ограблений, стрельбы. А тот, кто осмеливается противостоять закону, превращается в сущность.
Я ни на секунду об этом не пожалела. Может, потому что не видела иной жизни.
– И как там? – Мой голос оплетают ростки неуверенности.
Папа гладит меня по голове.
– Мы ведь не едем в другой город. Просто будем за пределами нашего. Лаборатория в поле. До ближайшего мегаполиса семьдесят километров. Не переживай, нас туда и не пустят.
– Пообещай, что подумаешь насчет больницы, – не сдается мама.
– Обещаю.
Еще раз проверив мой индикатор, родители меня обнимают. Крепче, чем обычно.
Они взволнованы, но я не спрашиваю почему. Боюсь правды.
За мамой и папой захлопывается дверь. Я встаю и чувствую себя мягкой игрушкой. Из кухни доносится шуршание фантиков – Элла нашла конфеты.
В животе урчит. На часах – девять. Я пробыла без сознания не так уж и долго.
Не так уж и долго Ник меня убивал.
Я иду к сестре. Мир танцует еще энергичнее. Хип-хоп?
Соберись, Шейра. Единственная твоя болезнь – ночные кошмары.
– Сегодня вечером на одной стройке будет Игра, – сообщает Элла. – Давай сходим, ну пожалуйста! Там весело, точно тебе говорю! Развеешься. Твой индикатор, карма… Это от депрессии!
– Прости, но сегодня не могу.
