– Готова, – подтверждаю я. – Спасибо, что согласился.
Ник снимает линзы и сбрасывает часть кармы на флешку. Гематомы оплетают его тело робкими побегами, как гниль оплетает яблоко. Только Ник портится быстрее.
– Да, мерзкое зрелище, – кивает он. – Гематомы… Непривычно.
– Мне не страшно. – Я касаюсь кончиками пальцев его запястья. – Прочитай меня, если сомневаешься.
– Я не лезу в чужие мысли.
– В чужие… – хмурюсь я. – Ладно, пойдем.
Я смотрюсь в зеркало. Каменная осанка, губы – длинное тире, скупые движения – ничто не выдает меня настоящую. Я – робот, искренний до последней шестеренки. Прячу себя за биомаской.
Мы поднимаемся на этаж сущностей и застываем напротив служебного входа. Рядом светится маленький экранчик. Я прислоняю к нему карточку Дэнни. Щелкает замок, и мы прыгаем в глотку отделения. Ядовито-белые лучи расщепляют нас не хуже желудочного сока.
У порога дежурит охранник.
– Куда идем? – гаркает он.
– В палату, – отвечаю я, копируя жесткий и холодный тон людей-роботов.
– Запоздали вы. Двенадцатый час. Совсем плохой, что ли?
– Вас это не касается.
Мы двигаемся по пищеводу коридора, спешим перевариться. Я шагаю впереди и отчаянно прислушиваюсь к шарканью Ника. Он ведет меня даже сейчас, когда я его не вижу.
Сворачиваем за угол. Вдалеке корчится в спазмах неисправной лампочки массивная дверь. За ней таится желудок третьего блока – серверное крыло. Вот куда нам предстоит попасть завтра.
Палаты язвами въедаются в стены коридора. Комната номер тридцать шесть завершает цепочку ран. Я ускоряюсь, но Ник меня предостерегает:
– Ты выдашь нас. Успокойся.
Скрипнув зубами, я каменею перед палатой Эллы. Шестеренки заржавели, мне все тяжелее притворяться роботом.
– Не бойся. Я с тобой.
– Жаль, ты не признался в этом раньше.
Я считаю секунды и ровно на шестой погружаюсь в полумрак палаты. Сквозь жалюзи сочится лунный свет, очерчивающий контуры двух кроватей. Одна пустует, а на другой, у окна, кто-то ворочается. На тумбочке мерцает планшет. Такие вручают после обнуления, с приложением обследования организма. Тонкий луч экрана скользит по лицу девочки. Это она. Моя Элла.
Дома сестра засыпала с включенной лампой – боялась темноты. Надевала наушники, рыдающие вокалом скримо, и отправлялась в мир грез. Ее колыбельные мне не нравились, но когда мы жили вместе, а громкость плеера зашкаливала, мелодия впитывалась в меня, как чернила, – попробуй ототри.
Я начинаю шепотом мурлыкать песню. Элла больше не ворочается. Она пристально смотрит в потолок, будто надеется проломить кромку льда и всплыть на поверхность.
Ник отходит в тень. Я же, борясь с желанием разреветься и забиться в угол, сажусь рядом с сестрой. Эта девочка не похожа на ту, что нарисовала Дэнни. Не похожа на ту, с которой я столкнулась, придя к Марку.
Она завяла.
Я дотрагиваюсь до седых локонов. Элла усердно не реагирует. Несколько минут мы электризуем друг друга молчанием.
– Ты не должна быть здесь, – наконец вымучивает сестра.
– Тише, – умоляю я.
– Проваливай, Шейра.
– Почему? Ты… – …моя последняя зацепка. Та, ради кого я до сих пор не седая. – Ты поступаешь жестоко.
– Жестоко будет, если… Черт! – Элла хватается за голову. – Это не навсегда. Дай мне месяц.
– У нас нет месяца, родная.
– О чем ты? – Элла задыхается: она не смогла проломить кромку льда. Ее рот разрывают пузыри-всхлипы, а тело нежно окутывает водянистая тьма.
– Я вытащу тебя отсюда.
– Ты ничем не поможешь, – пищит сестра, вжимаясь в подушку. – Беги.
Не она – хищное существо, укравшее у нее внешность, – бросается на меня. Элла нашла способ выжить под водой, но не учла, что вода умеет сопротивляться. Биомаска летит на пол. Наши взгляды встречаются.
– Что ты творишь? – шепчу я, не в силах пошевелиться.
– Я… не контролирую себя.
Мне на плечо ложится ладонь Ника.
– Не лезь.
Элла проникает в мое сознание. Я чувствую ее присутствие в каждой мысли. Сестра листает мой фотоальбом жадно и быстро, как конспект перед экзаменом. Правда, эти снимки вряд ли ее чему-то научат. Между нами вспыхивает нить.
В перемотке мелькают кроссворды, гонки, рыжие волосы.
– Она рисовала тебя, – хриплю я. – Прежнюю.
– Зачем родители согласились?
– Они жалеют. И ты… ты тоже будешь жалеть, – заикаюсь я. – Как же ты дружила с Дэнни, если не контролируешь себя?
– Перед кармой родственников устоять сложнее.
Это говорит не Элла – демон, убивающий ее. Он тоскует по свободе и мстит ей гематомами.
Уязвимость сладкой ватой обволакивает шею. Я пытаюсь глотнуть воздух, но легкие слиплись. Пытаюсь зажмуриться, но белые зрачки гипнотизируют меня. Пытаюсь спрятать фотоальбом, но тайников больше нет.
– Я же просила оставить меня в покое, – едва не плачет Элла. – Подождать.
– Я ждала. Звонка, сообщения – да чего угодно. Что с тобой не так? Неужели из-за этого, – я тыкаю в ее индикатор, – ты забыла о родителях? Они сходили с ума, пока я сочиняла, куда ты пропала в очередной раз… – Слова запекаются кровью на губах. – Перестань бояться. Мы справимся.
Элла силится уничтожить связь – тщетно.
– На тренировках у меня мало что получается, – скулит она.
Наверное, у нашей семьи такая патология – нечаянно ломать жизни.
Ник подается вперед. Я посылаю ему колючее «не лезь». По щеке Эллы стекает слеза – моя сестра жива, просто ей тяжело бороться с демонами.
Мой индикатор пищит, но я ждала этой встречи, считала шаги и с радостью обнулюсь, если такова цена за Игру.
– Хватит. – Ник прижимает Эллу к кровати. Теперь нить вспыхивает между ними. Внутри Ника клокочет безумие, плавя черты лица, будто оно сделано из воска.
Это не он. Это сущность.
– Что происходит? – Тело не слушается меня. Я – марионетка.
– При резком разрыве связи появляются гематомы. Я отдам ей пару метров.
Элла обмякает, сморщивается, высыхает. Ник обследует ее индикатор, а затем выпрямляется.
– Не переживай. Очнется через час.
– С… Спасибо.
– Нам пора. Дойдешь до лифта?
Я киваю, но проклятая вата меня не пускает. Сложно быть марионеткой – ты идешь туда, куда тащит тебя кукловод. Мое «прощай» сплетается с дыханием Эллы.
Пока, сестренка. Надеюсь, до завтра.
