– А я отважусь. Мы осуществляем твою мечту, – прошептала Линда.
– Ты…
– Да. Я слышу.
Она прочла мои страхи, придала им форму, и, как искусный кузнец, выковала из них восемь букв: «СДАВАЙСЯ».
Я поднялся и прижал Линду к себе. Она заплакала – торнадо больше не бушевал.
И пусть эксперимент удался, я представлял этот миг по-другому. Более торжественно, что ли. Победа с примесью слез – не то, на что я рассчитывал.
Тихо и осторожно мы встречали нечто. Тикали часы.
* * *
Мы сбежали с вечеринки. Ларс развлекал новую пассию – ради записи в блокноте он забыл и о гостях, и о цели праздника.
К утру у Линды появился седой волос. Черные кудри обжигало нечто. Ему было тесно в ней, оно сочилось через поры вместе с потом.
– Слабая пигментация, – пожала плечами она, выдернув волос. – У меня одногруппница вообще не может без краски. А ведь нам всего двадцать!
Я поверил ей. Разрешил монстру развиваться и убивать ее. Да и себе – успокоиться. Пока все не повторилось.
Линда таяла без излучения.
– Я… немного посижу здесь, ладно? – Она наматывала на себя провода.
После процедур кожа освежалась, лютиками на губах расцветала улыбка. «Дозы» хватало часов на восемь.
– По-твоему, я наркоманка, – однажды упрекнула меня Линда, прибежав раньше обычного.
– Не ройся в моих мыслях, – буркнул я, пропуская ее в комнату.
– Оскар, пойми… – замялась она. – Я счастлива. Мне нравится то, что живет здесь. – Линда похлопала себя по груди.
Оно убивает тебя, дурочка.
– Я все слышу!
– Давай сходим в больницу.
– И что мы скажем? Что я телепат? – Она подмигнула мне и сгребла провода. – Кстати! Пора выполнять обещание, Оскар. Ты ведь проиграл. Сегодня вечером идем на «Меланхолию»
[18].
Мы потеряли день. Нечто крепло, а я ничего не мог сделать.
* * *
Мы не купили попкорн. Линда считала, что он отвлекает и искажает атмосферу любого фильма.
– Тебе понравится! – подбодрила меня она, когда мы наконец нашли свои места.
Работники кинотеатра закрыли двери. Погас свет. Секунду мы кипятились в тишине. Ощущение чего-то необратимого пустило ростки сквозь кожу. Будто мотыльки, зрители слетелись на свет, не зная, что внутри пульсирует сгусток тьмы. Или не хотели знать.
Экран вспыхнул, из колонок полилась музыка.
Какие глупые мотыльки.
От фильма несло землей. Необратимость, безмолвие топи, гниющая невеста – мир персонажей разлагался. Главная героиня Жюстин, как и мы, летела во мрак, но – странное дело – не боялась. И строила шалаш, чтобы торжественно встретить смерть.
Глупые, глупые мотыльки…
Мы не построили ничего, когда в зал вломилось человек тридцать, не меньше. С оружием. В черных масках.
Они пришли нас убивать.
На миг все замерло – потом паника.
Линда молчала. Ее отчаяние пряталось в трясущихся губах и ледяных кончиках пальцев. Она сжимала мою ладонь. Сильно. Как сжимают те, кому есть что терять. А ей было. Ее бесконечный мир тонул. Вторая Атлантида. Как ни кричи – шансов мало.
Она очнулась первой.
– Падай!
А я, тряпка, не смог даже пошевелиться. На экране до сих пор мелькала «Меланхолия», толпа ломилась к запасному выходу. Мы попали в мир фон Триера. Туда, где не бывает хеппи-эндов.
Некоторым историям место в фильмах и книгах. В жизни это страшно. Настолько, что едет крыша.
– Да проснись же ты! – прорычала Линда. Исчез тонкий голосок. Торнадо окреп.
Она толкнула меня в спину. Мы сидели сбоку и упали на ступеньки. Чьи-то каблуки задели мой локоть. Я превратился в бесполезную игрушку и ненавидел себя за это.
Стиснул зубы. Чтобы отвлечься, начал бубнить детскую считалочку. Раз, два, три…
Умри.
Выстрел. Холостой. Но мне хватило – я укрыл собой Линду.
Запомни ее. Сегодня точно.
Нас топтали обезумевшие от страха люди. На экране показывали финальную сцену «Меланхолии». Из колонок лился голос Жюстин: «Возьмите меня за руки».
Я сжал ладонь Линды.
Фильм вышел слишком реалистичным. Слишком качественным. Мы ждали конца света вместе с главной героиней.
Я чувствовал, как подо мной задыхается Линда. Среди криков я слышал ее тихие всхлипы.
Очередной выстрел – и все замерло. На нас упал мужчина в очках. Струйка крови потекла по моей щеке. Его ранили. Или убили. Вокруг нас образовался остров из тел. Остров, тонущий в красной жидкости.
«Закройте глаза», – шепнули колонки.
Жюстин успела привыкнуть к неизбежному. Мы не успели ничего.
– Мне страшно, Оскар, – простонала Линда, содрогнувшись всем телом.
– Т-с-с-с, – шикнул я. – Зажмурься.
Чужая кровь текла по моим губам, во рту чувствовался металлический привкус. Пахло попкорном и смертью.
Те, кто несся к запасному выходу, лежали на полу.
Выстрел. Детский плач. Вопль женщины.
Безмолвие.
Шаги, все ближе и ближе. Взяться за руки и закрыть глаза. Взяться за руки… Не страшно умереть – страшно умирать.
Чем усерднее я старался не двигаться, тем сильнее напрягались мышцы. Ноги пытались выбить чечетку.
Я плохой актер. До я не умел притворяться мертвым. После – живым.
Из колонок струилась музыка. Гремели шаги. Я считал секунды. Мне казалось, что меня выдает сердцебиение.
Все пропало одновременно: фильм, суета возле нас, рыдания Линды.
У нее получилось притвориться. У меня – нет. Я по-прежнему танцевал чечетку.
Щелчок. Рядом. Тварь зарядила оружие.
В голове роились мысли о незаконченных разработках. О родителях. И о том, что мы с Линдой никогда не были так близки, как сейчас, на маленьком островке из людских тел. На нашей Атлантиде.
Выстрел.
Еще один – мимо.
Просто умри. Умри на пять минут…
Снова выстрел.
Визг и булькающие звуки. Близко. Кто-то плохо притворялся и его наказали.
Не шевелиться, не открывать глаза, исчезнуть – такие условия были на нашем кастинге. Победили лучшие.
Тварь опять пальнула. По мертвым телам – никто не закричал. Вновь шаги. И вопль, чуть дальше.
