Днем, прибежав ко мне в слезах, Линда умоляла возобновить эксперименты. А я, идиот, согласился.
С Такером мы условились встретиться девятого, но нечто уже пускало в Линде корни и разрывало ее плоть. Неизвестно, что могло случиться за неделю. Последняя надежда – хороший программист.
– В смысле седеет? – Ларс поплелся в комнату, но заметив, что я не последовал за ним, вернулся. – Чего ты?
– Это я виноват.
Я рассказал нашу историю, сшил из нее фрак, лоскуток к лоскутку, выгладил. И вдруг понял: я не лучше тех тварей. Ларс пялился на свой свитер и будто примерял его на мой ужас. Свитер топорщился, тянулся, трескался, а в дырявом кармашке белой бутоньеркой приютилась Линда.
Ларс, точно изголодавшаяся собака, глотал каждое слово. Черствое, сухое, с запекшейся сукровицей – не важно. Главное – насытиться. И слушал, слушал слишком внимательно для человека, которому все равно.
– А сегодня… ее зрачки побелели. Мне страшно, – произнес я. – Мне очень страшно.
Он прожевал мою историю, поморщился, мол, пересолено, и наклонился ко мне. Медленно, наслаждаясь моментом. А через миг его кулак отправил меня в дальний угол коридора. Я потянул за собой вешалки с куртками.
– Я знал, что в тебе много гнили. – Ларс плюнул мне в лицо и скрылся в комнате.
Я лежал и все больше убеждался в его правоте. Эксперименты, провода, расчеты… я любил их сильнее, чем Линду. Даже когда мы умирали на островке из людских тел, я психовал из-за незаконченных исследований. Из-за проклятых цифр.
Ссадина на виске пылала. Мысли превратились в горячий воск. Я не заслуживал такого наказания – слишком милосердно.
Спустя десять минут – на этот раз я умер ненадолго, – завязав в хлипкий узел оправдания, я поднялся и пошел вслед за Ларсом. Укутавшись в полумрак ночных огней, он подпирал спиной стену. Щелкал зажигалкой – он закурил после Нового года, наблюдал за огнем и, готов поспорить, боролся с желанием прижечь меня, как воспаленную рану. Он не старался быть тем, кого я называл своим. Не друг. Не мистер Обаяние. Не Ларс.
– Проваливай, – обронил он. – Проваливай, я за себя не ручаюсь.
– Мне жаль.
– Серьезно? – хохотнул Ларс, и под потолком расправило крылья и закружило наше общее нечто. – Тебе жаль? Это глупо, Оскар! Господи, ты даже не представляешь, насколько нелепо выглядишь!
Я представлял. Еще как представлял. И продолжал переминаться с ноги на ногу.
– Я ее вылечу.
Лунный свет коснулся щеки Ларса. Что-то заблестело. Если бы я не знал его, то подумал бы, что он плачет. Хотя… как выяснилось, я его не знал.
– Ты убиваешь ее, придурок.
– Мы пытались прекрати…
– Да плевать, что вы пытались! – рявкнул Ларс. – Плевать! – Кулак врезался в дверной косяк, лоб испещрили морщины. – Я подарил ее тебе. А ты? Что ты дал взамен?
Он победил. Да и не только он. Куда ни посмотри, я был в проигрыше.
В горле застрял вопрос. Последний и решающий. Я хотел убедиться, что потерял друга.
– Ты… любишь ее?
Она моя девушка. Моя пациентка. Мое солнышко. Моя во всех отношениях.
Ларс запустил руки в карманы, будто где-то там, в сигаретах и хлебных крошках, затерялся ответ.
– А ты спрашивал себя? Кажется, нет.
– Мне нужна твоя помощь, Ларс. Приходил один человек…
– …И предложил кругленькую сумму. Как, по-твоему, кто его к тебе направил?
– Зачем? – опешил я.
– Меня тоже пригласили. Как хорошего прогера. Они интересовались излучениями, и я дал твои координаты. Все для друга, – фыркнул Ларс и снова щелкнул зажигалкой. – Вали отсюда. Пока я тебя не убил.
– Мы должны работать вместе.
– Ошибаешься. Я ничего тебе не должен. А вот чем ты собираешься возвращать долги?
Я промолчал. Расплачиваться мне было нечем.
* * *
Линда ерзала в кресле. Она не смотрела на провода, но ее пальцы тряслись, играли на воображаемом пианино, вытанцовывали квикстеп, когда я дотрагивался до приборов.
– Давай проветримся. Я устала от всего этого. – Она обвела взглядом комнату.
Впервые за две недели, не считая Нового года, Линда предложила погулять. Неужели есть надежда?..
– Давай не будем о надежде, – поежилась она. – И… передай Ларсу, что он ублюдок.
– Но этот ублюдок прав. – Скривившись, я пощупал ссадину.
– Я бы нашла способ проверить влияние облучения и без твоего согласия. Так что расслабься.
– А я бы с радостью стал тираном и закопал бы свои разработки где-нибудь на окраине города, если бы…
– Не было так поздно? – выдала она.
– Прекрати.
– Да ладно тебе. – Линда выпорхнула в коридор. – Куда пойдем?
– Секрет.
На улице валил снег. Кожа горела от тридцатиградусного мороза. Я нырнул носом в шарф. Наша цель находилась неподалеку – в подвале соседнего небоскреба.
– Ты… будешь моим солнышком? – улыбнулся я, увлекая Линду за собой.
– Что за глупые вопросы? – расхохоталась она.
Смех бусинами рассыпался по сугробам, и чудилось, что от его тепла ледяная корочка медленно таяла.
– Тогда набьем татуировки в виде обручальных колец. Как тебе?
Внезапно веселье угасло. Снег похоронил бусины, усмирил их, а вместе с ними и все, о чем я мечтал.
– Это… предложение?
Мы шагнули к подъезду, и она замерла. Вытаращилась на меня, точно на любимый Dodge DC8.
– Да, – подтвердил я и заключил ее в объятия.
Под толстым слоем одежды ютилось хрупкое тело. Соломинка. Мне хотелось удержать ее, спрятать, чтобы она не ускользнула ни к Ларсу, ни к монстру, убивавшему ее. Я бы вогнал ее под кожу. Иглой, занозой – чем угодно, лишь бы она никуда не делась.
– Ты согласна?
– Оскар. – Линда отстранилась и поднялась на носочки. – Что, если я не вылечусь?
– Никаких «если», – отрезал я. – Мы найдем лекарство.
Она закусила губу. Как и тогда, на выставке, она знала, чем все закончится, но скрывала от меня правду, боялась проспойлерить, будто мы до сих пор бродили по вселенной фон Триера.
– Ты так и не ответила.
– А ты сомневаешься?
– Нет, но…
– Я согласна.
Я обрадовался, даже не подозревая, что своим «согласна» она подписала себе приговор.
Мы набили татуировки на безымянных пальцах. Бесконечные солнца. Я едва не потерял сознание от боли, а Линда – от смеха, словно ее щекотали перышком. Она веселилась, вытряхивала оставшиеся бусины, неслась навстречу торнадо. Ее миг был ярче моей вечности. Я чувствовал: это потому что напоследок.
