Ларс не обманул и вскоре вернулся. Я шагнул к Линде, поцеловал ее в живот – чтобы запечатлеть нашего ребенка живым, хоть и неродившимся. Кивнул Утешителям.
Операция началась.
* * *
Жужжал сервер. Пахло спиртом. Писк мониторов червями расползался по палате. Кокон новогодней мишуры окутывал комнату. Все как обычно, если не учитывать, что полчаса назад я убил собственного ребенка. И – уверен – потерял любимую.
Новый индикатор светился оранжевым. По расчетам, через неделю он должен был позеленеть. Мы победили монстра, но цена оказалась слишком большой.
Я считал минуты – лишь бы поговорить. Поговорить так, чтобы Линда меня не проклинала. Она прощала мне все, даже эксперименты над собой. Но вряд ли простит убийство маленького существа. Я готовился к этому.
Она не просыпалась. Оплетенный солнцами палец не вздрагивал, губ не касалась улыбка, но мониторы уверяли, что все в порядке.
Спустя час ожидания я заволновался. Линда словно знала, что я натворил, и решила не возвращаться.
– Извини, – буркнул Ларс.
Он стоял в дверях и пялился на меня, будто надеялся, что глаза сработают как лазерное оружие.
– За что?
– Ты был так наивен, когда позволил мне посидеть с ней.
Секунда молчания стекала по мне кипятком, ожогами рисовала узоры.
Это неправильный мир. И неправильные люди. Я бы отмотал жизнь на двадцать лет назад, но кто-то обрезал киноленту.
– Плохая шутка, – пролепетал я. – Ты же шутишь, да?
– Она не проснется, Оскар. Какие уж тут шутки.
Я не помню, как оказался рядом с ним. Тело налилось силой. Я толкнул его, начал душить и по капле выдавливать жизнь, чтобы поделиться ею с Линдой.
Ларс отбивался, что-то кричал, но я слышал лишь скрипучее «она не проснется». Я мечтал перерезать твари глотку, проверить, насколько прочны ребра, выдрать его артерии и развесить вместо гребаной мишуры.
На вопли слетелись Утешители. Меня скрутили и отволокли прочь.
Я возненавидел третий блок и всех, кто в нем работал. Ларс был первым в списке.
Как только Утешитель ослабил хватку, я ринулся к твари, но тут же получил кулаком в челюсть и отлетел к шкафу. Сознание перегоревшей лампочкой заскрежетало и, вымолвив на прощание «не проснется», угасло.
* * *
Я очнулся на больничной койке. На запястьях блестели наручники. Голова раскалывалась. Недавние события отдавали запахом лекарств с примесью крови.
– Очухался? – На тумбочке спиной ко мне ерзал Ларс.
– Что тебе нужно? – процедил я, встряхнув руками. – Вот дрянь…
– Не дрянь – наручники. Ты же напал на меня. Это против правил.
– Против правил? – опешил я. – Ты украл ее. О каких правилах речь?!
– Украл… – Ларс оглянулся. На виске красным пауком распласталась ссадина. – Я вернул свое, придурок.
– Что ты натворил?
Только мне можно экспериментировать с Линдой. Только мне можно любить ее. Только мне – другие не умеют делать хот-роды.
– Забрал ее душу. – Ларс достал из кармана прозрачный шарик-флешку. – Оскар… я понимаю, почему ты бесишься. Но я не мог позволить тебе провести операцию. Она бы умерла. Я знаю.
– С чего ты взял?
– Просто знаю.
– С чего ты взял? – повторил я, теряя терпение. – Ты не прочел ни строчки из моих исследований! Я отдал этому жизнь! Хотел спасти ее!
– Я найду ей оболочку. Здоровую.
– Тварь… – прошипел я, уткнувшись носом в ладони. – Я сдам тебя. Сдам. Обещаю.
Ларс оскалился и, спрыгнув с тумбочки, потрепал меня по макушке.
– Интересно, останется ли она с тобой в новом теле? Ты же предал ее, помнишь?
– Мы любим друг друга.
– Смешно слышать это от человека, едва не обнулившего ее. До скорых встреч.
Я проиграл. Окончательно. Все битвы и все войны. Я был монстром. Монстром, который почему-то убеждал себя, что играет на светлой стороне.
Ларс скрылся за дверью. В палате повисла тишина, словно меня спрятали под землей и ждали, пока я прорасту, пущу корни и наконец проснусь.
Ты же предал ее, помнишь?
Я бы с радостью забыл, но… монстрам нужна правда. Сладкого неведения они не заслуживают.
* * *
Стена ютилась за огромным монитором. С экрана на нас смотрело семь пар глаз. Одинаково безразличных. Одинаково «утешительских». Меня и Ларса оплетали провода, подключенные к полиграфу. Я изо всех сил цеплялся за ручки кресла. Недруг – тоже.
Перед нами, на кушетке, лежала худенькая девушка. Пустая. Я боялся даже предположить, где Семерка нашла тело без души. Ее запястье подключили к коробке с двумя кнопками. Той самой, на которую я наткнулся в мини-лаборатории Ларса. Приспособление походило на шахматные часы без циферблатов. Я бы выкинул его в окно, если б знал, чем обернется увлечение друга. И в кого он превратится.
Мы сидели в комнате Правды. Индикаторы подмигивали оранжевым – полиграф тщательно следил за нашим состоянием. Нам угрожало обнуление. Попробуй солги.
Мы не сопротивлялись. Бессмысленно. Против закона идти нельзя. Дернешься – поседеешь. Все просто. Мы попали в ловушку.
– Добрый день, – заскрипели колонки голосом Такера.
Он и шесть его коллег воззрились на нас, должно быть, мечтая разбить экран и изучить двух неудачников вживую.
– Надеюсь, для вас не секрет, почему вы здесь.
Это я. Я подал заявление с просьбой о встрече. Чтобы проучить того, кто украл у меня жену. Я, создатель такого мира, согласился пройти тест на лживость.
– Итак, начнем, – провозгласил Такер. – Оскар, почему вы решили провести операцию?
Насмешливый тон, ехидная улыбка – он ждал, что мы сделаем раньше: обнулимся или сломаем друг другу шеи.
– Чтобы найти лекарство от планемии. До операции я все проверил.
– На ком?
Такер играл со мной. Он знал наши методы. Знал, на ком мы экспериментируем. И сам предоставлял тех, кого… не жалко.
– Вы понимаете, на каких пациентах… – осекся я.
Ларс расхохотался – наигранно, громко, жестоко. Он презирал меня. Всегда. А я не замечал.
– Сколько человек вы обнулили?
– Четыреста шестьдесят восемь.
Четыреста шестьдесят восемь. Столько раз я проклинал себя за то, что принял предложение Семерки. Потом отряхивался и продолжал наблюдать за реакцией поседевших. Правда, тайком от Линды. А она и не спрашивала. Боялась меня настоящего.
– Сколько человек не пострадало?
