И Валя остановилась.
— Ой, Фуджик, ты чего?
— Ничего, — буркнул он, — и не называй меня так. Все. Спать.
И он скинул лапсердак и завалился в кровать. Валя еще посидела, допивая чай. Потом задула трепещущий гребешок огня и со вздохом улеглась.
Два безукоризненно одетых господина беседовали:
— Им непременно нужно чудо.
— Чудо? Откуда же взяться чуду?
— Они хотят чуда хотя бы на волосок.
— Хм, где мы его возьмем?
— Вынь да положь.
Мне надоело их слушать, и я вышел из помещения, спустился по лестнице и оказался на дне колодца, образованного высотными домами, — взял и полетел вверх. И от моего полета окна почему-то распахивались и выпадали, разбивались вдребезги внизу. А я летел, яростно летел вверх в звоне стекол.
Валя вначале спала без снов, а потом увидела елку, вросшую в угол дома, с единственной веткой, на которой коричневели тяжелые литые шишки… Тут же неподалеку возились друг с дружкой птенец какой-то лесной птички и черный вороненок. А в небе просто серебрилась одинокая звезда и над крышами каких-то гаражей проступал месяц. И все.
В воскресенье они могли отдыхать, а кроликов накормил-напоил бы один Эдик за хорошую оплату. Но Вася вызвался все делать и в воскресенье. А Валя отказалась, ссылаясь на заповедь о выходном дне: «Помни день субботний, чтобы проводить его свято». На возражения Васи, что день-то не субботний, а воскресный вообще-то, она отвечала, что у евреев была суббота, а у православных — воскресенье, а так просто говорится по привычке. Вася не удержался и высказал сомнения насчет выходного у туалетной мафии с Мюсляем во главе. Ну а Валя отвечала, что теперь она не у Мюсляя. И Вася пошел один. Деньги, ему необходимы были деньги, чтобы уйти дальше.
Когда он вернулся в вагончик на обед, там был Эдик.
— Ну вот, сделаю вам проводку, хватит с керосинкой сидеть. Загорится лампочка Ильича, — говорил Эдик, вертя в толстых пальцах моток синей изоленты.
Вася посмотрел на растрепанную Валю.
Эдик с неудовольствием глядел на Васю, почесывал рыжеватые бакенбарды.
— А что, уже обед? — Он посмотрел на часы. — И верно. Ладно, я потом приду.
Как он вышел, Вася повернулся к Вале.
— Ну? — напряженно спросил он.
Валя повела на него крупными глазами.
— Что же ты его не прогнала? — спросил Вася. — Священный же выходной?.. Или он не на все делишки распространяется, проклятье?
И Валя кивнула.
— Да. Сказано было, ибо не человек для субботы, но суббота для него.
— Хых! Хыхых-хи-хи-хи, — засмеялся Вася.
— Когда свалилась в яму овечка, разрешено было ее вытащить, хоть была и суббота.
— Так ты овечка, упавшая? Падшая?
— Я-а? — спросила Валя, прикладывая руки к груди.
— За волосы он тебя тащил?
Валя начала причесывать волосы.
После обеда повстречавшемуся Эдику с легкой складной металлической лестницей на плече Вася сказал, что Валя очень просила не приходить по случаю субботнего священного дня. Эдик озадаченно глядел на Васю.
— Что за чушь? — проговорил он. — Священного?..
Вася кивнул.
— Да, ради субботы.
— Погоди, — пробормотал Эдик, поглаживая округлый, тяжелый, плохо выбритый подбородок, — она что, еврейка?
Вася пожал плечами.
— Но сегодня воскресенье? — спросил с некоторым сомнением Эдик.
— Она крещеная, — сказал Вася.
— Ну и я, например, — сказал Эдик и достал золотой крестик на цепочке.
— А чего же работаешь в священный день отдыха? — спросил Вася.
Эдик вытаращил маленькие синие глазки на Васю, потом усмехнулся.
— Чего ты мне, парень, тут баки забиваешь, ну?
— Ничего не забиваю, — ответил Вася. — Помни день субботний, чтобы проводить его свято.
— Так… субботний же, — сказал Эдик.
— Суббота еврейская стала воскресеньем христианским.
— Как это?
— Да так. Как и вся библия. Как и сам господь бог. Был еврейским, стал христианским.
— Да?..
— Ну. И Христос был еврейским парнем, а стал православным. Ну и католическим, конечно. Еще и протестантским.
— Как это?.. — опешил Эдик.
— А что такого? Это же общеизвестный факт.
— Христос еврей? — спросил Эдик, прищуриваясь.
Вася в свою очередь вытаращился на Эдика и хохотнул.
— Хых-ха! Ха-ха… А кто же? Ариец?
— Чего мелешь… — пробормотал Эдик с угрозой, сдвигая брови.
— Ничего. Гитлер его и не любил, посылал в Тибет экспедиции за свастикой, зараза. Он же родился в Израиле.
— Кто?
— Иисус Христос. Звали его на самом деле Иешуа Га-Ноцри.
— Кого?
— Да Иисуса Христа. Это известно. Вы тут на ферме, конечно… Хых!.. Но вон телек есть. И в школе, наверное, где-то учились.
— Я, парень, автотранспортный колледж закончил, — сказал Эдик. — Имени Е. Г. Трубицына.
— И что, вам там не рассказывали… хотя бы про Булгакова? Да про него и в школе рассказывают.
— Да я целый сериал с женкой и тещей смотрел «Мастер и Маргарита»! — воскликнул Эдик.
— Там же и про Иешуа было.
Эдик почесал подбородок и длинно сплюнул.
— Там же звезд — куча. А еще второстепенных разных. Хрена ли упомнишь всех. Кто его играл?
— Иешуа?
— Ну.
— Не помню… Какая разница?
— Но, постой-ка. Ты говоришь, что этот… Йе… шу-а и есть Иисус? Так, что ли?
— Да.
— Тогда это же Безруков! Серега! Вот.
Довольно глядя на Васю, Эдик вынимал сигареты, закуривал. Предложил и Васе, но тот отрицательно мотнул головой.
— Безруков его и играл, — продолжал Эдик. — Но мне особенно Панкратов-Черный понравился. Классно играет… Опа! Просыпается с бодуна, а тут столик, водочка, икорка… и этот… Басилашвили собственной персоной. Дьявол. И баба, значит, Маргарита, лихо на швабре упражнялась, как в баре стриптизерши с трубой. Как она потом стекла колотила. Круть! Иногда и сам думаешь, такого бы лекарства пузыречек раздобыть да с авоськой булыганов отправиться в полет к администрации в гости. Перебить им все зеркала-окна-компьютеры.
Вася вопросительно смотрел на Эдика. Тот кивнул.
— Да, парень. Это только на первый взгляд тут все тишь да гладь да божья благодать. Боря из кожи вон лезет, крутится… Баба его Светлана… видел?
