Сказанное испробовано мной на личном опыте. Когда я в большей степени посвящал себя занятиям наукой и философией, получая весьма низкую зарплату и перебиваясь случайными приработками, обыватели смотрели на меня свысока, с пренебрежением, в лучшем случае, с непониманием. Несмотря на то, что степень интеллектуалоемкости моего труда была несопоставимо выше, чем у них. Когда же, волею судеб, я устроился на работу аналитиком в одну весьма солидную компанию мирового масштаба, а по прошествии рядя лет даже возглавил там аналитический департамент, отношение ко мне изменилось. Пренебрежение, высокомерие исчезло, появилась внешняя доброжелательность и уважение. Наряду с завистью. Причем, что интересно, изменение в отношении отразилось и на внимании к моим философским идеям. Если раньше обыватели презрительно ухмылялись, говоря: «Он дурак, философией занимается, книги читает, а я живу, как человек – стройматериалами торгую», то потом стали говорить: «Он умный, образованный парень, в серьезной компании руководит аналитической службой, все понимает, и даже в философии силен». При том, что сам я остался прежним. Вот такая история.
Таким образом, первый тезис состоит в том, что позитивность маргинализма, в нашем понимании, неразрывно связана с гармоничным самоутверждением в обществе. И не слушайте тех, кто призывает вас бросить все и уединиться в своем духовном мире, обслуживая высшие ценности. Мы тоже за эти ценности, но выступаем за высокое качество обслуживания! Ведь убедительный материальный уровень существенно усиливает возможности духовного влияния.
3.2 Имеет ли смысл ставить целью приумножение блага?
Выше мы сформулировали одну из составляющих позитивности, заключающуюся в гармоничном самоутверждении в обществе. Как вы понимаете, это есть некий общий принцип, идея, глубокой конкретизации в себе не несущая. Но в свете обсуждаемой тематики законно возникновение вопроса, может ли позитивный маргинал рассматривать достижение некоего блага как цель и смысл своей деятельности.
Здесь под благом имеется в виду определенное представление, образ того, что представляется достойным и стремление к чему приветствуется. Ну, например, скажем: вот это и это – хорошо, мы гордимся своей приверженностью этому благу и потому называем себя позитивными маргиналами. Но без глубокого понимания собственных ограничений такая позиция конструктивной не будет и окажется в большей степени характерной для неосознающих себя масс – то есть, как раз для тех, от кого позитивный маргинал весьма отличается.
И дело здесь в следующем. Сложность вызывают не только трудности в определении того, что же именно является благом, но и ограниченность наших возможностей по его достижению. А поскольку в нас всегда присутствуют те или иные представления о благе, и стремиться к нему мы не перестанем, то представляется совершенно необходимым осознать тонкости и подводные камни, встречающиеся на этом пути.
Сначала необходимо расставить необходимые акценты, пояснив, что же мы имеем в виду. В обывательском сознании господствует технократическое понимание вопроса о наших возможностях по достижению блага, который звучит как вопрос о доступных нам материальных средствах, необходимых для достижения желаемого. При этом не только не проблематизируется, что же такое благо, но и подразумевается, что нам известны пути его достижения, которые будут без сомнения пройдены при наличии достаточных средств. Нам эта позиция представляется сомнительной.
Вопрос нужно ставить иначе: можем ли мы быть уверены, что те или иные действия приведут именно к достижению блага, даже если мы точно знаем, что они на это нацелены? Доподлинно ли известно нам, что то, к чему мы стремимся, действительно является благом? Реальных оснований для такой уверенности практически никогда нет! Большая часть мирового зла творилась людьми, искренне желавшими добра. Бывало и наоборот, крайне неблаговидные действия оказывались исключительно полезными. Непостижим промысел Господень. Вспомните, начинался ли хоть один проект социального переустройства с постановки задачи навредить обществу? Нет, все заявляли о стремлении сделать хорошо. Все делалось во благо. Но человеку не дан дар провидца.
В то же время, отсутствие провидческого дара – не повод, чтобы опускать руки. Следует понимать, каковы наши возможности, иными словами, знать свой предел, чтобы не перейти его в ненадлежащее время.
Здесь хочется отметить такой парадоксальный момент. По моим наблюдениям, проблемы в воплощении благих намерений возникают вследствие излишнего доверия к теоретическому познанию со стороны людей, плохо понимающих, что такое теория, не уважающих ее, но зато превозносящих практику. Приведенная мысль вам обоснованно кажется противоречивой, и сейчас мы внесем недостающую ясность.
Область теоретического познания в достаточной степени самостоятельна. Теория, как и наука в целом, не развивается и не может развиваться опираясь исключительно на опыт. Инструментарий теоретика содержит свои, специфические элементы – идеальные объекты, концептуализации, совокупности ранее наработанных идей, подходов и прочие совершенно необходимые вещи. «Дабы состояться в качестве теории, некое знание должно иметь дело с универсалиями, которые непосредственно, de facto не существуют, конституируются в абстрактном, чистом пространстве смысловой реальности и относительно которых развертываются всеобщие и необходимые аргументы. Иного пути построения теории неизвестно. Должна быть фактуальная область, но должна быть и идеально-типическая аналоговая область, представляющая ее семантическую конструкцию. Таков закон создания теории» [15;403].
И далее. В любом случае, теория представляет собой модель реальности и соотносится с последней, примерно как карта с отображенной на ней местностью. Мыслительная конструкция – это одно, материальная данность – другое. Это неоднопорядковые величины, и однозначное их соответствие невозможно. Так же как и сопоставление мыслимого нами – то есть, представлений – с реальностью. В этой связи интересно рассуждение В. Виндельбанда: «Сравнение – отмечает он, – есть всегда деятельность соотносящего сознания и возможна лишь между двумя содержаниями одного и того же сознания. Поэтому о сравнении вещи с представлением никогда не может быть речи, если сама «вещь» не есть представление… Ошибочное мнение, будто представление сравнивается с вещами, вытекает лишь из того, что обыденное сознание принимает чувственные впечатления за самые вещи… Так как вещь и представление несоизмеримы, так как мы никогда не можем сравнивать ничего другого, кроме представления с представлениями, у нас нет ни малейшей возможности решить, совпадает ли представление с чем-либо иным, кроме представления» цит. по кн. [13;150].
К сожалению, приведенные рассуждения практику очевидны не всегда. Не задумывающийся над природой теоретической деятельности, он склонен отождествлять знания о действительности с самой действительностью. То, что воплощению мыслимой модели в материально осязаемые формы обычно сопутствуют существенные метаморфозы, зачастую им не прочувствовано. В результате получается, что он просто верит в теорию, и подобно верующему во Христа, который тычет пальцем в Библию, восклицая: «Ибо написано!», практик убежден в правильности своих действий, «Ибо рассчитано!». В отличие от него, теоретик обычно в меньшей степени подвержен такой иллюзии, отдавая себе отчет в том, что реальность вовсе не обязана соответствовать нашим о ней представлениям, что она много богаче их.
