От блондинки все сразу как-то отодвинулись, и лишь Ханна осталась на месте.
– Не понимаю, что вы, в таком случае, делаете на факультете некромантии, – покачал головой пра Добраш.
– А я до этого не на некроманта училась, а на ведунью! – парировала Изольда. – И сюда попала по обмену, потому, что в какой-то момент мой дар начал развиваться слишком быстро. Я прошла тест, и мне сказали, что я больше целительница, чем ведунья. Но на факультете целителей для меня не нашлось свободного места…
– Что в очередной раз возвращает нас к ценности профессии некроманта, – ввернул Янош, намекая на то, где сейчас находятся студенты-четверокурсники.
Экзорцист отмахнулся от говорливого студента.
– Да, и поэтому я занимаюсь тем… чем занимаюсь, – пробормотал он. – Однако, продолжим. И вопрос первый – вам эта ситуация не кажется подозрительной?
Все посмотрели на тело на постели. За все время разговора она ни разу не пошевелилась, только дышала.
– Как по-вашему, это нормально? Такое состояние больной?
– Э-э… – Изольда сообразила, что обращаются к ней. – А что сразу я?
– Ну, вы только что признались, что собирались обучаться на целителя. Должны же хоть какие-то знания остаться в вашей голове? Или вас обменяли по принципу меньшего зла, то бишь просто-напросто принесли в жертву?
Когда до студентов дошла двусмысленность этой фразы, весь курс захохотал. Байка о том, что некромантов хлебом не корми, дай только какую-нибудь девицу ритуально прикончить на алтаре – причем желательно блондинку – настолько завязла у всех на зубах, что ничего, кроме смеха, не вызывала. Сама жертва специфического некромантского юмора побагровела до корней волос.
– Вы…вы… просто сборище идиотов! – заорала она. – Скоты! Только бы ржать! Как жеребцы! Никакой пользы от вас нет! Тупые идиоты…
– Так их, милая, так! – неожиданно вмешался новый, незнакомый голос. – Будут знать…
Все затихли, словно поперхнулись. Изольда оцепенела с вытаращенными глазами. Сам пра Добраш даже немного побледнел.
Но он первым догадался, что к чему, и развернулся к постели. Девчонка уже не лежала пластом, а сидела, презрительно кривясь.
– Что, съели? – крикнула она сварливым старушечьим голосом. – Так вам и надо! Мужичье неотесанное! Да все вы хороши! Скоты, одно слово!
– П-получилось, – со странной интонацией протянул экзорцист. – Кто бы мог подумать… – и добавил громче: – Ну, иногда бывает и так. Теперь мы точно знаем, что в теле этой девочки две души.
– А у тебя и одной-то нет! Дурак бесчувственный! – огрызнулась больная. – Что, скажешь, вру? Я все вижу! Правда, она глаза колет! И ты такая же, красотка! – напустилась «девчонка» на Изольду. – Глазки-губки-попка-сиськи… А сама внутри – тьфу, аж смотреть противно! И вы все, – она обвиняющим жестом ткнула пальцев в студентов, – думаете, такие все расчудесные, добрые и прекрасные? Да вам только дай волю, вы весь мир в крови утопите! Особенно ты!
Рихард вздрогнул – в него уперся полный ненависти взгляд.
– Или ты, – указующий перст переместился на Оливера. – Мальчик-одуванчик, слабенький и мухи не обидишь? Как бы не так! Такие, как ты, самые страшные злодеи и есть. Потому, что никто не подумает, что такой слабачок может кого-то прирезать! А ты можешь – из зависти к тем, кто сильнее, красивее и выше ростом. Или из любви к науке…Тьфу! Проклинаю!
– Хватит, – пра Добраш решительно шагнул вперед. – Господа студиозусы, вы получили наглядный пример того, как чаще всего ведет себя в чужом теле подселенная или самовольно подселившаяся душа…И, сами понимаете, что из этого ничего хорошего не бывает!
– Твое какое дело? – рявкнули в ответ. – У самого рыльце в пушку, а туда же – других учить, как надо жить!
– И, когда это определено, самое главное – изгнать чужую душу из тела, – как ни в чем не бывало, продолжал тот. – Начинать следует с самого простого. Смотрите внимательно!
Он поднял руку, растопырив пальцы и чуть шевеля ими, словно пытался нащупать в воздухе что-то невидимое, и тихо забормотал, глотая слова. Оливер мигом напрягся, толкнув локтем Рихарда:
– Посторонись! Грифеля нет?
– Зачем?
– Записать!
Парень помотал головой, и его приятель отчаянно скрипнул зубами.
Девчонка в ответ на действия экзорциста повела себя странно. Она опрокинулась на спину, задрыгала ногами, замахала руками и зашлась в визгливом смехе.
– Ой, насмешил! Ой, не могу, – верещала она. – Думаешь, со мной так просто справиться? Идиот! Придурок! Псих! Слабак! Импотент! – дальше с ее губ полились такие ругательства, что Изольда поскорее зажала себе уши ладонями, а Рихард сам, в свой черед пожалел, что у него нет грифеля – некоторые выражения просто просились для того, чтобы применить при случае.
Вместо того, чтобы выслушивать оскорбления и дальше, пра Добраш резко взмахнул рукой, словно перечеркивая что-то.
Результат превзошел все ожидания. Девчонка завизжала и выгнулась дугой так, что оставалось лишь удивляться, как у нее не треснул позвоночник – она упиралась в постель только пятками и макушкой. В следующий миг она подпрыгнула, на несколько секунд зависнув в воздухе, задергала конечностями и упала обратно…
…лишь для того, чтобы, проворно перевернувшись на живот, вскочить на четвереньки и с ревом ринуться на людей.
Девушки хором взвизгнули, но одержимая до них не долетела. Ударившись всем телом о невидимую стену, она повалилась на кровать и забилась на ней, дергаясь в судорогах словно от нестерпимой боли.
– Мама! – тонкий детский голосок прорвался сквозь рев и рычание. – Мне больно! Мама! Скажи ему, пусть он прекратит! Он плохой! Он мучает меня! Мама! Где ты?
– Ой, – Ханна почувствовала, как пальцы Изольды крепко сжали ее запястье. – Что же это? Получилось? Он ее изгнал?
Но пра Добраш стоял, как скала, продолжая монотонно бормотать заговор. Завершив его, он тут же принимался снова:
– Именем света, именем неба, именем бога, именем духа. Силой воды, крепью земли, жаром огня, воздуха тенью – дух, отлети! Освободи!
Он все бормотал и бормотал, а девочка все плакала и плакала. Она уже не билась, не дергалась. Она просто лежала, свернувшись калачиком на сбитых, порванных простынях, закрыв голову руками, и рыдала так безутешно, словно только что узнала, что у нее умерли все родные сразу, со всхлипываниями, завываниями и несвязным лепетом, как плачут дети, когда их некому утешить, а горе слишком велико.
Не переставая бормотать, пра Добраш медленно опустил руку. Постоял немного, потом широко осенил плачущую девочку благословляющим жестом и отступил на шаг.
– Все? – в наступившей тишине прозвучал чей-то голос.
– Нет, – экзорцист отер ладонью лоб. – И я прошу вас ответить на вопрос, почему.
