Изольда на самом деле легла и закрыла глаза. Ей действительно надо было о многом подумать.
В окно кареты стучал дождь. Опять. Но что тут поделаешь? Осень! Паутинное лето в этом году оказалось коротким – по календарю еще два-три дня, а на деле уже резко похолодало, погода испортилась… как и настроение его сиятельства Валентина Ноншмантаня. То, что творилось за окном, вполне соответствовало его самочувствию. Тоска, дурное предчувствие перемен к худшему. Тоска по теплым летним денькам – и по тому счастливому времени, когда сын был рядом. Дурное предчувствие, что они больше никогда не встретятся в этой жизни – и предчувствие зимы. Вот и не верь после этого, что в мире все взаимосвязано, и боги зорко следят за каждым из своих творений!
Настроение у сиятельного герцога действительно было отвратительным. Он возвращался с заседания Попечительского совета по вопросу, касающемуся дальнейшей судьбы Колледжа Некромагии. Вот уже несколько поколений Ноншмантани были одними из его хранителей и попечителей. Именно герцогская династия финансировала выплату стипендий одаренным студентам, оплачивала многие расходы, оказывала благотворительную помощь. И то, что он сделал на суде, практически было еще одним благотворительным жестом. По сути, как председатель, согласно старому указу, Ноншмантань вообще не нуждался в советчиках. Но новые веяния заставили его считаться с отцами города, инквизиторами и руководством самого Колледжа.
Но, боги и бесы, как это трудно! Уже после того, как завершился суд, члены совета долго спорили, пытаясь отыскать лазейку в строгих формулировках. На Ноншмантаня посматривали, как на предателя, да и сам герцог чувствовал себя не лучшим образом. Густав Белый фон Нойман был его дальним родственником по материнской линии. Его мать приходилась Валентину двоюродной сестрой. И, по сути дела, этот студиозус Вагнер заколол на дуэли его племянника. В былые времена на плаху и виселицу шли и за меньшее. Тем более, когда того требовал церковный суд в лице пра Святомира Гордича. Следователь, назначенный от Инквизиции, пра Михарь, держал нейтралитет. За своего студента сражался, правда, ректор, но в одиночку. И сражался он в большей степени за свой Колледж. Это был человек, который готов сам себе отпилить попавшую в капкан руку, если есть шанс спасти остальное. В данный момент Ноншмантаню это было на руку.
Разбрызгивая грязь и воду, карета подкатилась к воротам его городского дома. Когда королевский двор находился в Зверине, герцог всегда жил здесь, никогда не ночуя во дворце, хотя там в его распоряжении были четыре просторные комнаты. И, выглядывая из окошка кареты на высокую стену и видневшиеся из-за нее крыши, он подумал, что теперь, пожалуй, станет чаще принимать приглашение его величества провести ночь в гостях.
Дождь разогнал большую часть горожан, а возле герцогского особняка и вовсе никого не было. Только стража распахнула ворота, чтобы дать проехать карете. Но, уже собираясь отпрянуть и задернуть занавеску, Ноншмантань заметил какую-то тень.
У стены, шагах в двадцати от ворот, стояла какая-то женщина. Голову и плечи ее скрывала накидка – она накрылась ею от дождя – и рассмотреть лицо было трудно. Судя по видневшейся юбке и башмакам – далеко не нищенка, хотя и на знатную даму не походит. Горожанка. Что ей здесь надо в такую погоду?
Она дернулась, заметив выглядывавшего из кареты мужчину, но не сделала и шагу навстречу. Наоборот, сжалась в комок, сутулясь под своей накидкой. В ее позе была такая усталость и покорность судьбе, что Ноншмантань словно очнулся. Он снова выглянул из кареты и указал на женщину одному из сопровождающих:
– Пригласи.
Карета остановилась в воротах. Перепрыгивая или обходя лужи, слуга подбежал к женщине, быстро заговорил с нею. Она пробовала отказаться, мотала головой и пятилась, но потом смирилась и робко приблизилась, по-прежнему держа накидку над головой. Лицо ее было в тени. Четко виднелся только подбородок и красиво очерченные губы. Мелькнула мысль о том, что, кажется, он уже когда-то видел подобный рот. В другое время, в другой жизни.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался он. – В такую погоду…Тебе некуда идти? Родня выгнала из дома, и ты пришла сюда в поисках защиты? В городской больнице или при храме Прии-благодетельницы ты скорее найдешь приют и крышу над головой.
Женщина молчала, лишь смотрела на него каким-то странным взором, но услышав про крышу над головой, ответила отрицательным жестом:
– Мне есть, куда пойти.
– Тогда что тебе нужно? Ты ждала меня?
– Не знаю, – голос ее дрогнул. – Может быть…
Боль и тоска ее были так заметны, что герцог внимательнее всмотрелся в ее лицо.
– Мы знакомы? – поинтересовался он. – Кажется, я тебя уже где-то видел…
– Может быть, – повторила она.
– Как тебя зовут?
– Марфа… – она чуть запнулась, – Скруль. Я знахарка.
Она произнесла эти слова таким тоном, что любому стало понятно – женщина надеялась, что он ее узнает и вспомнит. Да, что-то зашевелилось на дне памяти. Марфа – имя вполне обычное. Но в сочетании с такой фамилией… да, что-то знакомое. Но не вспомнить.
– Чего ты хочешь от меня, Марфа Скруль? Я не нуждаюсь в услугах знахарки или лекаря.
– Я знаю, – горькая складочка легла в уголках губ.
– Может быть, у тебя возникли трудности с твоим ремеслом? Неприятности с инквизиторами? Продавала запрещенные зелья? С помощью твоих снадобий кого-то отправили на тот свет и теперь все грозят свалить на тебя, как на отравительницу? Или только сделали заказ, грозящий бедой?
Женщина смотрела на мужчину. Дождь тек по ее накидке. Она уже пропиталась влагой. Пока знахарка дойдет до дома, промокнет окончательно. Башмаками она уже стояла в луже и не могла не чувствовать сырости.
– Нет, я…потеряла дочь.
Слова дались ей с трудом, и герцог как-то сразу проникся к ней симпатией и доверием.
– А я – сына, – признался он. – Валентин ушел из дома и не вернулся. Уже две седмицы никто не знает, где он и что с ним. Все поиски тщетны. Я перерыл город и окрестности. Поднял на ноги городскую стражу. Никаких следов.
Ему необходимо было перед кем-то выговориться. Близкой родни не было. Королевский двор – не лучшее место для того, чтобы делиться наболевшим. Слуги? Еще чего не хватало! Любовницы? Для этого их сначала надо найти… А эта посторонняя женщина со смутно знакомым именем может разделить его чувства безутешного родителя.
– Деяна тоже…Никаких следов, – эхом откликнулась Марфа Скруль.
– Твою дочь зовут Деяна?
– Мою, – она словно споткнулась.
– А моего сына – Валентином. Может быть, ты умеешь гадать, Марфа Скруль? – внезапно осенило его. – Может быть, ты владеешь секретами тайного знания, которые могут помочь мне отыскать моего мальчика живым или мертвым?
На какой-то миг ему показалось, что сейчас она скажет «Да!» – и еще через четверть часа, произведя какие-то колдовские манипуляции, сообщит, что его сына – или хотя бы его тело – надо искать там-то и там-то, но миг прошел, и женщина покачала головой:
