– Стоять! Руки убери! Ты что? Не видишь, что там еще полбутылки! – заорал Болик, хватая меня за руку и больно ее сжимая. Такое чувство, будто я тут не бутылку со стола убираю, а бриллиантовое кольцо из витрины попыталась вытащить. И меня только что поймали на горячем.
Я вышла из комнаты, звеня пустыми бутылками, а за стеной раздались голоса.
– У тебя печет? У меня такое ощущение, что у меня все горит… – простонал Болик.
– Ха! Ну не я же сюда девок водил! – съязвил Лелик, звеня бутылками. – У тебя тут своя есть, а тебе, видите ли, разнообразия захотелось! Сдохнешь, трон мне достанется…
Я чуть не рассмеялась, идя по коридору.
– Смею разочаровать. Пункт приема стеклотары обанкротился, – раздался голос кота из темноты. – Будешь убирать бутылки, прихвати завещание!
Братья вышли из столовой. Лелик шел нормально, а Болик – раскорячившись, как уточка. Они скрылись в конце коридора, громко хлопнув дверью.
– Бросай бутылки, я все сам уберу, – заметил кот, превращаясь в Фея.
Стоило крестному щелкнуть пальцами, как все бутылки исчезли со стола, а я осторожно взяла завещание, свернула в трубочку и отдала ему со словами: «Будешь дома – передашь Золушке».
– Не переживай, Мышка, – усмехнулся Фей, глядя на пустые тарелки. – Я, как владелец эксклюзивного ресторана «Рвотная кухня», обязательно выставлю им счет. Но попозже. Только боюсь, что на чаевые у них здоровья не хватит.
Через полчаса снова зазвенел колокольчик. Я спустилась, испытывая предельное раздражение. Судя по крикам, пьянка поменяла место дислокации и переместилась в одну из спален. Правильно, а зачем далеко ходить? Кровать рядом. Если что – ползти недолго.
– Еще вина! – заорал Лелик. – Все, что есть, тащи сюда! Нам подумать надо!
Болик уже висел половиной тушки на кровати со спущенными штанами и сопел. Мы с котом направились в погреб, где я выгребла пять последних бутылок.
– Три – им, две – нам. Надо же как-то отметить наш кулинарный дебют? – сладко заметил кот.
Котишка соскочил с меня на подступах к комнате. Я осторожно приоткрыла дверь и увидела, что Лелик совсем обмяк в кресле. Болик раскатисто храпел на кровати. Меня заинтересовала бумажка, лежащая на столе, с зачеркнутыми числами и месяцами.
– Мне сказал номера, если он не обманщик, на которые нам выпадет
[3]… трон. Кто последний, тот и папа, – раздался едкий голос из темноты.
Фей вышел из сумрака и приложил палец к губам. С ехидной улыбкой он взял под руки безвольное тело Лелика, стянул его с кресла и усадил на пол, прислонив к волосатой ноге Болика. А потом достал стручок красного перца и провел несколько раз по губам принца.
– Я же сказал, что в районе эпидемия. Все, Мышка, можем отдыхать спокойно. Если что случится, мы узнаем об этом первыми, – мерзко рассмеялся Фей.
На чердаке было тихо. Сквозь дырявую крышу сверкали звезды.
– Пей, – усмехнулся крестный, когтем доставая пробку из бутылки.
Я вытащила подушку, прислонила ее к стене и уселась с ногами на кровать. У вина был кисловатый привкус. Мы молча пили каждый из своей бутылки. С каждым глотком я ощущала, что в голове мутнеет, очертания расплываются, звезды, которые сверкают сквозь дыры в потолке, сплетаются в блестящие ленты.
– Мышка, сдавайся! – сладко произнес Фей, делая большой глоток.
Я тут же подняла руки, мол, не стреляйте, я сдаюсь. Хенде хох!
Крестный подавился вином, закашлялся и прислонил когтистую ладонь ко рту.
– Не совсем то, чего я ожидал, но тоже забавно, – заметил он, глядя на сломанную кровать. – Мышка, давай я подую на вавку твоей детской душевной раны… Рассказывай все как есть.
Мне не хотелось рассказывать, но…
– Так получилось, что Настя – желанный ребенок от любимого мужчины, а я – дочь козла, подонка, ошибка молодости, разрушившая все мечты и надежды, и внешне вылитый козел. Тот, кого я привыкла называть «папой», – не мой отец. Это отец Насти. Я узнала это случайно, когда мне было шесть. В тот день я стукнула Настю. За дело стукнула. Сильно стукнула. До синяка. Мне надоело, что она постоянно меня подставляет и ябедничает. В тот день на кухне шли разборки. Я лежала в кровати и через стенку все прекрасно слышала. Вот тогда я поняла, что для мамы я – вечное напоминание о моем «козле-папике», а для отчима просто ребенок жены от первого брака. Как говорится, привет отцу ребенка! Скажите спасибо, что меня вообще кормят, а не сдали в детский дом!
Я вдохнула, выдохнула, взяла себя в руки. Нелегко рассказывать о своем детстве, снова вороша муравейник воспоминаний.
– Короче, я не люблю вспоминать детство. Если перечислять всю несправедливость, которую я видела, то ночи не хватит, – сообщила я, усмехаясь сама себе. – Насте – классную кофточку за бешеные деньги, мне – какую-то унылую гнусь. Отдали знакомые: «Авось Юлечке подойдет, мы из нее выросли!» Насте – красивый портфель, а я пока и со старым неплохо похожу. Насте на день рождения дарят новый плеер, мне – кружку с утятами…
– Все с тобой понятно, – насмешливо перебил Фей. – Расскажи Золушке о твоем несчастном детстве, расскажи о нем Рапунцель… Расскажи им! Начни с того, что «когда я была маленькая, родители безумно любили мою младшую сестру, а меня просто отодвинули на второй план. Но при этом меня кормили, воспитывали, худо-бедно одевали, дарили какие-никакие, но подарки на день рождения и так далее! Это было так ужасно! У меня было ужасное детство, потому что мама и отчим любили мою младшую сестру – их совместного ребенка!»
Я стиснула зубы и отвернулась. Какого черта?
– Мышка, – произнес крестный, поворачивая мою голову к себе. – Запомни раз и навсегда. У тебя хотя бы было детство. Научись ценить то, что у тебя есть. И прежде всего саму себя. Любить и ценить – две разные вещи. Это я тебе как крестный фей говорю.
– Странный ты крестный фей, – хмыкнула я, глядя на звезды.
– Перефразирую О. Генри, – усмехнулся крестный, предлагая мне свою недопитую бутылку. – Если меня спросят, ломал ли я судьбы целых поколений? Занимался ли сводничеством простодушных дурачков и дурочек? Создавал ли долгосрочные проблемы и сам же приходил на выручку, чтобы потом потребовать «должок», прикрываясь милой улыбкой и добрыми намерениями? Знаешь, что я отвечу? Я убивал тех, кто, по моему мнению, этого заслуживает. Я наказывал тех, кто с точки зрения моего собственного чувства справедливости заслужил наказание. Я угрожал тем, в ком видел угрозу. Но я никогда не прикрывался милой и доброй улыбкой и не позиционировал себя с точки зрения воплощения доброты, бескорыстия и милосердия.
– Тогда забудь о том, что ты – крестный фей, и постой в сторонке, не подходя близко к этим чудовищам, – усмехнулась я, вспоминая похожую цитату. – Но ты же тоже помогаешь небескорыстно?
