– А где здесь туалет? – поинтересовалась я, понимая, что не мешало бы помыть руки после схватки с пыльной мебелью.
– Дальше по коридору. Я вас провожу! – ответил подсвечник и заковылял впереди. Фей превратился в кота, запрыгнул мне на плечи, пока я открывала указанную дверь.
В уборной царила тишина. Но стоило мне войти, как кран заметно оживился.
– Ах ты, грязнуля! – заметил он томным голосом. – Если ты будешь хорошо себя вести, можешь раскрутить меня даже на горячую воду… О да, да, да! Я просто теку при виде тебя… Подставляй свои грязные ладошки… Я хочу забрызгать всю тебя…
Я, скрипя зубами, вымыла руки и собралась уходить. И тут услышала голос заправского алкоголика с многолетним стажем.
– Давай по маленькой! – сипло предложил унитаз, подмигивая и хлопая деревянным седельцем.
Я простонала, котишка зашелся в истерике.
Глава двадцать седьмая
Какой сейчас курс нерва?
Мы терпеливо ждали, как Винни-Пух и Пятачок, когда же наконец-то хозяин соизволит к нам явиться. Очевидно, наш визит застал его врасплох, хотя мы его предупредили. Заранее.
Стулья паслись в углу, шарахаясь от каждого моего движения, люстра лежала на полу и причитала, что «чувствует себя разбитой», шифоньер скорбно молчал, а кресло тряслось за шторкой. Идиллия.
– Мышка? Ты никуда не торопишься? – поинтересовался котофей, свешиваясь с моего плеча.
– До пятницы я совершенно свободна! – чихнула я, подражая голосу Пятачка.
Нет, ну действительно! Нас с Робинзоном роднила одна вещь. Любовь к Пятнице. Эта любовь закрепилась у меня на подсознательном уровне, в виде формулы: «Пятница – это хорошо!» И плевать, что у меня ненормированный рабочий день и ненормированная рабочая неделя, пятницу я почему-то до сих пор уважаю. На интуитивно-генетическом уровне офисного планктона.
Дверь открылась, и на пороге появилось оно. Чудовище.
Выглядело оно, как мои первые попытки нарисовать медведя. Или, скорее, как работа художника-фрилансера, которому достался «тяжелый» клиент. «Мне нужно срочно нарисовать льва на задних лапах!» – орет в трубку заказчик. Художник садится и рисует льва. Когда он наносит последние штрихи, раздается звонок: «Мы тут подумали, что будет лучше, если это будет не лев, а медведь! Исправьте льва на медведя! Срочно!» Художник садится исправлять. Где-то на середине исправлений снова раздается звонок: «Мы решили, что нам нужна собачка! Французский бульдог! Исправляйте! Да не начинайте сначала! Просто морду исправьте быстренько!» А потом такие: «Все! Отправляйте к нам! У нас тут дедлайн! Типография уже требует! Давайте что есть!»
Это безобразие было одето в красивый костюм, как и подобает приличному мужчине. Вокруг головы у него была мохнатая грива, а приплюснутую морду покрывал густой каштановый мех. Нижняя челюсть напоминала экскаватор, выпирая здоровенными клыками. Эдакий вампир наоборот.
– Интересно, во время дождя ему вода в рот попадает? – тихо и язвительно заметил котофей, ерзая на шее.
В районе пасти Чудовище было гладко выбрито, что придавало ему еще более жуткий вид.
Я мысленно пыталась привыкнуть к внешности собеседника, дабы своими квадратными глазами не вызывать у него чувство неловкости. Чудовище вильнуло пушистой кисточкой хвоста, изображая радость от встречи со мной, а потом решило поцеловать мою руку.
– Ты ему палец в рот не клади… – заметил котофей, глядя, как Чудовище тянется лысой мордой к моей внезапно похолодевшей конечности. Собрать губы в трубочку у него не вышло, поэтому он меня… лизнул.
– Нос сухой или мокрый? Если холодный и мокрый, то здоров! – съехидничал мне на ухо котишка. – Не мешало бы температуру померить… ректально… и справку от ветеринара взять, а то мало ли, чумка, а он тут слюни распускает.
Я промолчала, осторожно вытирая о себя последствия приветствия.
– Мне тоже мама в детстве говорила, что я особенный, – сладко заметил котик. – Но в моем случае она не прятала глаза и не утирала скупую слезинку.
– Мадемуазель! – прорычало Чудовище, возвышаясь надо мной. – А не хотите ли попить со мной чаю? Думаю, что мы можем все обсудить за столом!
Он пригласил нас пройти в другую комнату, где уже стоял большой стол. Мы сели в разных концах. Все по правилам местного этикета. Стул подо мной жалобно скрипнул:
– У меня ножки подкашиваются… Сколько она весит? Килограммов пятьдесят!
Ага, слониху посадили! И бегемота ей на колени! Стул по соседству критически меня осмотрел:
– Да нет, больше! Килограммов шестьдесят! И это, заметь, натощак! Я не знаю, что будет, если она поест!
– А по ощущениям все семьдесят! – заныл стул подо мной. – У меня ножки болят… И спинку тянет! Главное, чтобы она не качалась на мне!
Мохнатый ковер цвета речного песка возмущенно заорал: «Кота на меня не пускать! А то не хватало, чтобы он меня пометил!» Мы с котиком посмотрели вниз.
– Не очень-то и хотелось! – обиделся котофей. – Я о тебя ноги вытру. И без метки запомню.
Ковер обиделся и буркнул: «Вечно все о меня ноги вытирают!»
– Я, наверное, тебя удивлю ответом, почему… – язвительно заметил котишка. – Хотя нет, пусть для тебя это останется загадкой!
Чудовище распорядилось, чтобы подали чай. Через пять минут в комнату въехал сервировочный столик, на котором стояли косоглазый чайник, сахарница и штук пять чашек. Чайник вальяжно перебрался на стол. За ним последовала остальная фарфоровая семейка. Три чашки перебрались на стол, посчитали гостей, а потом решили вернуться обратно на сервировочный столик. Столик уже отъезжал, но одна из чашек решила, что успеет. Конец был вполне предсказуем. Дзень!
Откуда-то из-за двери прибежали метла и совок с крышечкой. Стоило совку открыть крышечку, как послышался мужской голос:
– Ты, дура, куда метешь? Ты что? Мести не умеешь? На меня мети! На меня!
– Рот закрой, я уже все смела… – огрызнулась метла. Совок закрыл рот. Они молча удалились. Что это было?..
Косоглазый чайник тем временем пытался налить кипяток, но все время промахивался мимо застывших в мучительном ожидании кружек.
– О да! Какое облегчение! – стонал чайник, выплескивая все свое содержимое частично на стол, частично в кружки. – Какое облегчение! Думал, не дотерплю! Сейчас, носик отряхну… Еще пару капель! У меня чуть крышка не поехала… Это ж надо было столько терпеть!
– Только не в меня! – заорала женским голосом какая-то кружка, съежившись.
– Стойте на месте! – кипятился чайник, брызгая кипятком. – Я кому сказал!
– Ай! Ай! – орали кружки, когда в них чудом попадал чай. – Больно! Ай-я-яй!
Я посмотрела на сервиз, потом перевела взгляд на Чудовище. Он спокойно взял чашку, влил ее содержимое в себя. Другая чашка поскакала ко мне. Вид у нее был страдальческий.
