Да Косса улыбнулся.
— Весьма любопытное предположение. Но, так или иначе, все опять-таки сводится к тому, что наше поведение предопределено обстоятельствами и не зависящими от нашей воли причинами. Умственная и моральная неполноценность должна вызывать сочувствие так же, как физическая. Вы же не станете укорять меня и тем более не посадите за решетку за покалеченную ногу!
Сандберг возразил:
— Смотря какое применение вы найдете своей больной ноге. Главное — как человек распорядится своей неполноценностью.
Однако да Косса не унимался.
— Не хотел бы я иметь вас своим судьей.
Сандберг смерил его тяжелым взглядом.
— Я и сам не стремлюсь быть судьей для кого бы то ни было. Я прожил жизнь и отнюдь не являюсь ангелом. Но я верю в грех, который есть зло, причиненное личности, и в преступление, которое есть зло, причиненное обществу в целом. Называйте как хотите, но я убежден: человек должен нести ответственность за свои поступки.
* * *
Она была с Мартином в саду. А когда они расстались, у нее пылали щеки и заикание стало особенно заметным.
Через некоторое время она вышла из своей комнаты и начала спускаться по лестнице. Я уже ждал в холле. Кроме нас, там никого не было.
Она остановилась за три ступеньки до меня, стоявшего у основания лестницы.
— Я хочу извиниться, — начал я, — за то, что вечно путаюсь у вас под ногами.
Она улыбнулась и бросила быстрый взгляд мимо меня, на входную дверь.
— Я думала, мы покончили с этим сегодня утром.
— Это постскриптум.
— Значит ли это, что вы решили… п-прекратить п-поиски… — она не закончила фразу.
— Да.
Леони посмотрела мне прямо в лицо.
— Это правда, Филип? Если бы вы…
Меня глубоко задело выражение облегчения у нее на лице.
— Во всяком случае, пока. Я на пару дней еду в Голландию. Получил письмо от инспектора, ведущего это дело. Можете прочесть, если хотите.
Я отдал ей письмо от Толена, переправленное мне Арнольдом, и следил за выражением ее глаз, пока она читала.
”Дорогой мистер Тернер.
Мы располагаем свежей информацией по делу вашего брата. Я не могу доверить ее почте, так как она носит конфиденциальный характер. Если вы найдете возможность в ближайшее время приехать сюда, я лично сообщу вам все, что поможет окончательно развеять ваши сомнения. Если же это неудобно, дайте мне знать, и я письменно сообщу все, что смогу.
Искренне ваш,
Дж. Дж. Толен”.
Она вернула мне письмо.
— Что бы это значило?
— Вот это-то я и собираюсь выяснить.
— Да, да, конечно. Надеюсь… — она опять не закончила фразу.
— Что это ничего не значит?
— Нет. Я надеюсь, что все будет хорошо.
— Спасибо. А на время своего отсутствия я оставляю вас на попечении Мартина Коксона.
Она опустила глаза.
— Он интересный собеседник.
— Да, он очень интересный собеседник.
— Вы расскажете обо мне инспектору?
— Еще не решил. Не думаю.
— Наверное, это нужно сделать.
— Смотря что он мне сообщит.
— Филип, я не могу взять в толк, почему вы мне все это рассказываете. Неужели я еще не убедила вас, что нахожусь во вражеском стане?
— Нет.
Она провела пальцами по перилам.
— Я хочу, чтобы вы пообещали мне одну вещь, — сказал я. — Только одну — пока меня здесь не будет.
— Что именно?
— Это может показаться дешевым приемом, но… приходится рискнуть. Я не был знаком с вашим мужем, но, по рассказам, он был хорошим парнем.
Она молчала.
— Мне кажется, вы питали к нему такие чувства, как ни к кому другому.
— И что же?
— Может быть… будет неплохо, если вы попробуете думать о нем?
Она спустилась на две ступеньки, так что наши головы оказались на одном уровне. Ее рука лежала на перилах, но я не дотронулся до нее.
— Странно, что вы это говорите.
— Почему?
— Как раз сегодня я много думала о Томе, — она замялась.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Это трудно объяснить.
— Леони, мне необходимо знать.
— Нам пора идти.
— Нет, — на этот раз я накрыл ее руку своей ладонью. Это оказалось все равно что погладить молодую, необъезженную кобылку. Я ждал, что она отдернет руку, и, видимо, она собиралась это сделать, но вдруг передумала.
— Филип, в двух словах этого не объяснить. Понимаете, когда он умер… когда Том с Ричардом умерли, я сама была в больнице. Меня доставили в тяжелом, но не безнадежном состоянии. Том с Ричардом остались дома — здоровые. Это я была больна! И вдруг через три недели мне сообщили… Я отказывалась верить. Вернувшись домой, ждала, что они вот-вот появятся. Я не видела Тома больным. Они все равно что растворились в воздухе, — у нее трепетали ноздри. — Конечно, дом со всей утварью пришлось продать: я не могла в нем оставаться. Через некоторое время я поверила в смерть Ричарда. Ему было всего четыре месяца, это еще не совсем личность… Но смерть Тома никак не укладывалась в голове. Умом я знала, что произошло, и продолжала заниматься повседневными делами, но в глубине души…
— У вас оставалось чувство, что он жив.
— Да. Именно так.
После минутной паузы я сказал:
— Когда я упомянул о вашем муже… возможно, вы догадались, почему я это сделал?
— Возможно.
— Забудьте об этом. Предпочитаю сражаться, не открывая всех карт.
Она положила мне на руку свою и, немного помедлив, прошла мимо.
— Леони, — позвал я. — Мне безумно жаль, что я не могу вам помочь.
— Возможно, вы уже помогли.
— Видимо, это уже потолок.
— Простите…
— Не отрекайтесь от этого.
— Я и не собираюсь.
Она продолжала свой путь к выходу. Я последовал за ней. Она вдруг остановилась и произнесла:
— Вот что я хотела еще сказать и пока не сказала вам. Сегодня я в первый раз с беспощадной ясностью осознала, что Тома нет. Это все равно, что… — она смотрела на меня большими, лучистыми глазами. — Все равно, что понять нечто жизненно важное, — одновременно и лучше, и хуже, чем вы думали.
* * *
Мы с Мартином возвращались домой. В море отражалась половинка луны. Мне стоило огромных усилий притворяться, но я понимал, что это жизненно необходимо. Я сказал Мартину, что страшно огорчен неудачей с Сандбергом, и вообще у меня такое чувство, будто я гоняюсь за болотным огнем. Единственным лучом света оказалось письмо Толена, которое я и показал ему. Он остановился под фонарем.
