— Людям свойственно время от времени подводить итоги.
Она распрямила нахмуренные брови.
— Смотрите, крестьяне выходят из церкви… Итоги? — Сара затянулась и вдруг выбросила сигарету, словно ей не понравился вкус. — Прямо как проповедь! ”Приготовьтесь предстать перед Верховным Судией!” Ах, как торжественно!
— И вполне соответствует моменту.
— Оливер, мой бухгалтерский отчет имел бы весьма неряшливый вид. Я часто не знаю, что занести в дебет, а что — в кредит. Иной раз занесу, а потом вымарываю. Эта книга сплошь залита пролитым молоком — то бишь чернильными кляксами — и испещрена поправками, причем некоторые сделаны красными чернилами. Кошмар! Такой аккуратист, как вы, пришел бы в ужас.
Я дал своей сигарете погаснуть. Сара усмехнулась.
— Ну как, вы удовлетворены моим ответом?
— Сложный ответ.
— Сложный вопрос… Смотрите, вон парит ястреб. Должно быть, охотится за полевыми мышами.
— Как человек, некогда заподозренный в краже браслета…
Она улыбнулась, но промолчала.
— Во время войны вы были моим ангелом-хранителем. Ваш талисман принес мне удачу, — я замялся, но решил продолжать. — Это дает мне кое-какие права — вы не находите?
— На что?
— На некоторые вольности.
— До сих пор я не замечала ничего подобного. Или они еще впереди?
Я вперил взгляд в ее профиль.
— Ничего себе вопросик! Но иногда приходит в голову…
— Что?
Она сидела с прищуренными глазами: возможно, вглядываясь в уменьшенные расстоянием фигуры людей, выходящих из церкви.
— Некоторые люди живут с разочарованием в душе — как будто какая-то важная часть их существа остается невостребованной. Вот почему я задал тот вопрос.
— Вот как? — пробормотала она.
— Возможно, я ошибаюсь, но… судя по тому, как вы ездите верхом… водите машину… даже по походке…
— И какой можно сделать вывод? — Сара посмотрела на меня в упор. — Всю жизнь мечтала узнать, какая походка у разочарованной женщины.
Путь к отступлению был отрезан. Нужно было либо бросаться в атаку, либо признать свое поражение.
— Разочарованная женщина смешно семенит, ставя пятки вместе. Ее походка агрессивна и нервна — как и все остальное.
— Ах, извините, если я показалась вам нервной и агрессивной!
— А вы, — продолжил я, — делаете большие, энергичные шаги. Глядя на вас, люди думают: эта девушка занимается плаванием… или бегает, или танцует… А понаблюдав, как вы водите машину, искушенный человек решит, что у вас необыкновенные способности к этому делу. То ли она упорно тренируется, подумает он, то ли это врожденный талант — и уж во всяком случае это говорит о ярком и сильном темпераменте. Такая женщина многого добьется!
Сара поднялась на ноги.
— Добьется ли? Или безнадежно испортит себе жизнь, выйдя замуж и оставаясь верной долгу, прозябая с законным мужем в деревенской глуши… так, что ли? Неужели вы всерьез считаете, — она почти гневно смотрела на меня, — что другой путь был бы предпочтительнее? Ну, стала бы танцовщицей и зарабатывала шесть фунтов в неделю, выступая в кордебалете. Это и есть желанное самовыражение, о котором вы печетесь?
Я тоже поднялся.
Все могло сложиться иначе.
— Откуда вы знаете? Вы когда-нибудь были на балетном спектакле?
— Нет, никогда. С удовольствием сходил бы — вместе с вами.
— Легко критиковать, легко давать советы — сиди себе с умным лицом и разглагольствуй о самовыражении и всем таком прочем. Но жизнь складывается не по намеченному плану, и люди не укладываются в отлитые формы. Потери неизбежны. Разве я не права? Стараешься жить, приносить пользу — по мере сил. Попробуйте задать тот же вопрос любой женщине и любому мужчине. Все мы в какой-то мере следуем проторенным путем, иначе вообще не было бы никакой жизни. А если что-то остается неосуществленным, то это имеет значение лишь постольку, поскольку мы склонны об этом задумываться. Выпячивать… — она остановилась, чтобы перевести дух. Я ждал, страстно желая, но не смея дотронуться до нее. — Но какое вам дело? По какому праву вы меня допрашиваете?
— Я не критикую и не даю советов — Боже упаси! Просто спросил, счастливы ли вы.
— Отвечаю: нет. Что дальше?
— Если, по-вашему, я хоть в какой-то мере могу помочь…
Она нагнулась, подняла хлыст и повертела между пальцами. Потом безотчетным движением руки откинула назад непослушную прядку.
— Виктор приехал. Нужно торопиться.
* * *
Очевидно, Виктор Мортон только что переоделся. Он стоял на лестнице, беседуя с Трейси о том, насколько удачно фирма ”Барбер энд Карри” отреставрировала полотно Констебля, а также одобряет ли Клайв Фишер новое место, куда они собираются его повесить. Виктор был крупнее брата и вполне мог сойти за старшего. Вообще, он производил впечатление выдающейся личности. Чисто выбритое лицо, модный покрой твидового костюма, явно предназначенного для поездок за город, мягкий, хорошо поставленный голос, абсолютная непринужденность жестов…
А впрочем, все собравшиеся в тот день к обеду были одного поля ягода, люди одной породы: преуспевающие, уверенные в себе; от них так и веяло физическим и духовным здоровьем. Никому из них сроду не приходилось очутиться в незнакомом городе с десятью пенсами в кармане или заворачивать ботинки в бумагу, чтобы она впитала сырость; они не страдали от анемии, прыщей и ревматизма.
А еще, подумал я, увидев свое отражение на поверхности бокала, они наверняка не позволяют себе есть хлеб человека и пить его вино и в то же время домогаться его жены. Даже у бывшего арестанта есть свои понятия о морали. Впрочем, у меня не было ни одного шанса отнять у Трейси хоть сотую долю привязанности Сары.
Так я стоял и бился над решением неразрешимой задачи, а тем временем в комнату вошла Сара вместе с Клайвом Фишером, Амброзиной и приятельницей Клайва, высокой, статной блондинкой. Раньше я не знал, какого она роста, потому что видел ее один-единственный раз — в постели.
Глава VIII
За обедом она сидела напротив меня. Нас по всей форме представили друг другу; ни один не обмолвился о том, что мы уже встречались.
Глядя на этих двоих, я понял, что Клайв Фишер отнюдь не случайно стал близким другом Веры Литчен, чей муж недавно лишился коллекции столового серебра эпохи короля Георга. Они вращались в одних и тех же кругах, были одинаково артистичны — в пределах моды; скорее безнравственны, чем высокоморальны — прожигатели жизни, любители острых ощущений.
Миссис Мортон села рядом со своим младшим сыном. Она могла объективно рассуждать, но все равно чувствовалось, что она в нем души не чает. Как раз на этой неделе кандидатуру Виктора Мортона выдвинули в парламент от Суссекского округа. Вокруг этого и велась беседа. Но Клайв в обычной напористой манере навязал всем другую тему, через весь стол заговорив с Сарой о балете. У него, мол, есть два билета в Ковент-Гарден, но ему до смерти надоели ”приторные сказки прошлого столетия”. Может, она и Трейси захотят пойти?
