— Да, кстати, Оливер, ты знаком с Сарой Мортон? На прошлой неделе я встретил ее у друзей, и как-то само собой всплыло твое имя. Очаровательная женщина!
— О, да. Она в полном порядке.
— Оливер славится своей скромностью, — вмешался Майкл. — Мы не видели Мортонов с самого июня. Ты знаешь, что ее муж погиб во время пожара?
— Да, кто-то говорил. Не повезло бедняге. Я слышал, она теперь живет в Лондоне?
— Понятия не имею, — отрезал я.
— С ней был малый по фамилии Фишер — он занимается художественной росписью стен или чем-то в этом роде. Ее муж погиб в июне?
— В мае. А что?
— Поговаривают о ее помолвке с этим Фишером. Не знаю, так ли это. Она спрашивала о тебе.
— Я дружил с Трейси.
— Я так и понял со слов Фишера. О тебе вспомнили по чистой случайности. Я упомянул о Майкле как о своем лучшем друге, а фамилия Аберкромби сделала остальное.
Больше на эту тему не говорили. Но, конечно, слова Грейвза не прошли даром. Можно месяцами залечивать рану — вот она уже затянулась тонкой кожицей, вот как будто совсем зажила, но при первом же прикосновении открывается снова — свежая, саднящая. Чего только не пробовал — ничто не помогало!
Видимо, Майкл почувствовал, что уик-энд не получился, потому что, когда в воскресенье после обеда я засобирался домой, он не стал меня удерживать. Я выехал в три и, хотя и испытывал благодарность к Майклу и его семье, был рад, что меня оставили в покое. Покидая их, я оставлял за спиной нормальную человеческую жизнь. Никогда мне не жить как люди! Не для меня — воскресный обед и послеобеденная трубка, хлопотунья-жена с гугукающим младенцем, сад и гольф, гости на выходные и поездки в отпуск на своем автомобиле.
Никогда еще, даже в прошлом, я не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Новые друзья — это всего лишь добрые знакомые. Они старались сблизиться со мной, но все равно я их чем-то отталкивал. Они были добры постольку, поскольку их доброта была врожденной и для них было естественно проявлять ее. Возможно, они считали это своей обязанностью. Мне не хватало откровенности, способности полностью распахиваться перед людьми, а без этого не бывает настоящей дружбы. Можно назвать это скромностью, замкнутостью — на самом деле это нечто иное, глубинное…
А моя квартира! Я мог бы позволить себе другую, получше, но палец о палец не ударил, чтобы найти ее. Мое жилище так же неприветливо, как и я сам. Две голые, пустые комнаты, в которые я не сумел вдохнуть человеческое тепло. Коробка для сна и приготовления пищи. Может, бросить эту работу и уехать? Если мне не суждено обрасти мхом, буду пользоваться всеми преимуществами перекати-поля. Меня здесь ничто не держит — только деньги, да положение совладельца фирмы, да удовлетворение от работы. Но последнее сошло на нет после того, как я изменил себе ради Мортонов.
Вы исчерпали себя, говорится в каком-то дурацком стихотворении; перестали быть хозяевами своей судьбы; ваша жизнь определена и распределена без вашего участия… Вот и еще один этап моей жизни завершился полным фиаско. Первый этап завершился со смертью отца, второй — с началом войны, третий — с наступлением мира. А вот теперь и четвертый близится к концу…
Когда я возвращался домой, Лондон словно вымер. На Бейкер-стрит еще попадались редкие фигурки возле газетных киосков да за стеклами автобусов, а на Джордж-стрит и вовсе не было ни души. Один-единственный автомобиль торчал слева от входа в дамское ателье, над которым была моя квартира. Мне и в голову не пришло, что это ко мне. Я подъехал поближе и решил, прежде чем отвести машину на стоянку, забежать на минутку домой за сигаретами. Одолев один лестничный пролет, я увидел спускающуюся навстречу женщину. Это была Сара.
Глава XV
— Оливер, я… — начала она и смолкла.
Я поднялся еще на три ступеньки и остановился на ступеньку ниже нее. Она совсем не изменилась. На ней не было шляпы — только летнее цветастое платье, босоножки на низком каблуке и широкий серебряный браслет на запястье.
— Вы ко мне?
— А что, нельзя?
Я прошел мимо, отпер дверь и пропустил ее вперед, при этом нечаянно коснувшись легкого платья и уловив тонкий аромат духов.
В комнате был настоящий бардак — ничего! Пусть смотрит! Она остановилась посередине и ждала, что я заговорю. От нее повеяло враждебностью.
— Может быть, вы присядете? Это, конечно, не Ловис-Мейнор, но со стульев регулярно сметают пыль.
— Благодарю.
Я пошарил в карманах, но в пачке не было сигарет. Может, в бюро что-нибудь осталось?
— Вы теперь живете в Лондоне?
— Да. Вместе с отцом. Кажется, это естественно?
Я задвинул ящик, так и не найдя сигарет. Сара села в одно из мягких кресел; в солнечных лучах ее темные волосы приобрели медный оттенок.
— Вы так и не навестили меня. Ни разу.
— А вы ожидали, что я приеду?
— Я что, ждала слишком многого? — холодно, чуть ли не презрительно вымолвила она.
— Да, вы ждали от меня слишком многого.
— Не понимаю. Я думала… — она замолчала. Мы оба силились взять себя в руки.
— Да, — гневно произнес я. — Расскажите мне, что вы думали. Очень хотелось бы знать.
В глазах Сары промелькнул страх.
— Когда умер Трейси… так ужасно погиб… когда это случилось, все мои друзья окружили меня заботой и пониманием… старались помочь… Кроме одного человека. А я-то думала… ждала… — она остановилась, чтобы перевести дух. — Прошло столько месяцев! Вы даже не написали — ни единой строчки! Я боролась с собой… убеждала себя: может быть, это просто угрызения совести… боязнь показаться лишним…
— Совесть, — перебил я. — Однажды вы сказали, что мы говорим на разных языках, но под этим словом, вероятно, понимаем одно и то же.
— А почему должно быть иначе? Что произошло? Если вы… по какой-то причине…
— Ах, — выдохнул я, — что толку? Этот номер с честными, широко распахнутыми глазами больше не пройдет.
С минуту она изумленно взирала на меня. Потом сказала:
— Продолжайте. Что же вы замолчали?
— Что вы хотите, чтобы я сказал? Что меня тошнит от всего этого — просто выворачивает наизнанку? Как я мог искать встреч с вами или хоть бы написать? Чистая случайность помогла мне узнать правду — за несколько дней до пожара. Так что… Я был в Ловис-Мейноре — в тот самый вечер — и все видел. Не знаю, что нарушило ваши с Трейси общие планы, но это не помешало вам довести дело до конца. Не правда ли? Что ж. Я держал рот на замке. На что еще вы можете рассчитывать?
Она вскочила. Солнце больше не попадало на ее волосы, и они потускнели, так же, как ее лицо. Она снова стала кем-то в серых и черных тонах.
— Оливер, о чем вы говорите?
