— На эскадренном миноносце. Два года.
— А я был в Военно-морском резерве. Вышел в отставку без права на звание, но оно так и приклеилось ко мне. В начале войны я ходил на минном тральщике, но эта чертова калоша быстро пошла ко дну. Потом я плавал на корвете. Вы кем были — лейтенантом?
— Да — дослужился в конце концов.
Он зажег сигарету.
Когда Мартин Коксон говорил, вы начинали ощущать исходящую от него властность — так бывает, если человек привык командовать на море.
— Должно быть, к концу войны вы только-только начали оперяться, — предположил он. — Просто не верится, что прошло столько времени.
Можно было подумать, что он вспоминает об ушедшей любви — и горькой и счастливой.
— А вы, — ответил я, — должно быть, успели опериться еще до ее начала?
— Конечно. Мне тридцать девять, хотя на первый взгляд не скажешь. Так что вы хотели знать о Бекингеме?
— Все, что вы можете сообщить. Например, описать внешность.
— В нем примерно пять футов восемь или девять дюймов росту. Бородка клинышком. Узкие карие глаза. Орлиный нос. Темные волосы, с проседью за ушами. Если вы из тех, кто верит в добро и зло, возможно, вы назовете его плохим человеком, потому что он меньше всего руководствуется нормами общепринятой морали. Но он исключительно умен, эрудирован и хитер — поэтому никто так и не разобрался в нем до конца. Он живет по своим собственным правилам, а если и преступает закон, то делает это очень ловко и успевает скрыться, прежде чем его изобличат.
— Он вам нравился?
— Нравился? Я бы не сказал.
— Почему?
Мартин Коксон двумя раздвинутыми наподобие буквы ”V” пальцами отбросил прядь волос со лба.
— Почему мы чувствуем к людям симпатию или антипатию? Объясняется ли это действием желез внутренней секреции? Расположением планет?.. Могу сказать лишь, что я предпочитаю вести более честную игру.
— Вы не могли бы рассказать, как вы с ним познакомились?
— Могу, конечно. Он переправлял евреев в Палестину и однажды зафрахтовал для этой цели мой корабль.
— С ним были женщины?
— Если говорить о его женщинах — нет. Правда, однажды вечером он пригласил к себе в каюту маленькую румынскую евреечку лет девятнадцати. Пытался взять ее на абордаж, но она дала отпор. Ее семья подняла жуткий шум. Это было шесть лет назад. Хотите виски?
— Благодарю.
Он встал, подошел к буфету и вернулся с бутылкой и двумя бокалами.
— Расскажите подробнее о вашем брате. Чем он занимался на Яве? И как познакомился с Бекингемом?
Я рассказал. Он выслушал весьма внимательно. Один раз даже улыбнулся, и его лицо вдруг стало добрым и очень привлекательным. Рассказывая, я в то же время изучал своего собеседника, пытаясь решить, не следует ли поддаться импульсу. Он расспросил меня обо всех деталях гибели Гревила. Я признался, что собираюсь в Амстердам, чтобы попытаться найти недостающие ответы. Его отношение к этому делу разительно отличалось от отношения Пауэлла. Он явно заинтересовался; очевидно, его острый ум созрел для новых впечатлений. На меня это оказало стимулирующее действие. По крайней мере здесь я не натолкнулся на закрытую дверь.
Я решил рискнуть.
— Вы сказали, что недолюбливали Бекингема?
— Да. Он несколько раз обвел меня вокруг пальца.
— Значит, вы не возражали бы помочь мне его разыскать?
Он медленно разлил по бокалам виски, а закончив, немного подержал свой бокал на свету.
— Прямо скажем, нынешние напитки уже не те, что мы пили перед войной в Шотландии. Чем конкретно я могу быть вам полезен?
— Вы хотя бы знаете Бекингема в лицо.
— Он наверняка уже в сотнях миль отсюда.
— Возможно, с вами я буду чувствовать себя чуточку увереннее. Фактически и Пауэлл на это намекнул, но я понял так, что он хочет прикрепить ко мне своего человека, чтобы я не попал впросак. В любом случае, поначалу у меня не было такого намерения. Просто мне понравился… ваш подход.
— Спасибо. — Мартин явно колебался. Потом вдруг нервно тряхнул головой. — Прошу прощения, но я не вижу в этом смысла.
— Понимаю — и тем не менее повторяю свое предложение. Естественно, все расходы — за мой счет.
В это мгновение дверь отворилась, и на пороге возникла мать Коксона. Она начала что-то говорить, но вдруг смешалась и покраснела.
— Я хотела спросить, не хочет ли мистер Тернер выпить чашечку чаю. Но, кажется, опоздала.
— Видите, Тернер, от чего я вас избавил. Или, может быть, вы предпочли бы чай?
Миссис Коксон отважилась на замечание:
— Мне кажется, Мартин, сейчас рановато для выпивки. Мистер Тернер может подумать…
— Я знал человека, который добавлял виски в воду для бритья: мол, это делает лезвие острее, — Коксон сыпанул в мой бокал щепотку соды. — Выпей с нами, дорогая. Это успокаивает нервы.
— Нет уж, спасибо, — с отвращением произнесла она. — Ты знаешь, как я к этому отношусь.
После ее ухода Коксон наморщил лоб и бросил на меня извиняющийся взгляд.
— Мама так и не стала взрослой. Сорок лет назад эта курица нечаянно села на утиное яйцо и до сих пор трепещет, как бы я не утонул. У психологов есть подходящий термин. Лень искать.
Я гнул свою линию:
— Мне ни разу не приходилось бывать в Амстердаме. А вы знаете этот город?
— Пожалуй. Симпатичный городишко. Вопреки распространенному заблуждению, эти флегматики умеют веселиться. На стене за вашей спиной висит фотоизображение ”Зимнего домика”. Я впервые посетил Амстердам в девятнадцатилетнем возрасте. Сошел на берег с парусника после стодвадцатидневного плавания из Мельбурна. Шестнадцать недель целибата — и один грандиозный загул! Сейчас я бы не выдержал. Имею в виду не загул, а воздержание.
— Я вылетаю завтра после обеда — на случай, если вы передумаете.
Коксон встал и вновь задумчиво наполнил свой бокал янтарной жидкостью. Возможно, он даже не расслышал моих слов. Я полюбовался его тонким профилем. Небольшие впадины на висках придавали ему выражение почти болезненной чувствительности.
— В последний раз я там был сразу после войны — прибыл с какой-то шпионской миссией по заданию Военно-морской разведывательной службы. Тогда я пробыл в Голландии три недели — в основном в Амстердаме и Роттердаме.
— Значит, вы тем более можете мне помочь. Это огромное преимущество — иметь своим спутником человека, знающего все ходы и выходы. Но, конечно, я понимаю ваши чувства. Даже если бы вы и располагали свободным временем — с какой стати тратить его на совсем незнакомого человека?
Он постарался развеять мою досаду:
