Сняв шляпу, Леони положила ее на траву и встряхнула кудрями. На лоб, словно дразня, упала светлая челка.
— Вы давно занимаетесь живописью?
— О… довольно давно.
— Всю жизнь?
— За исключением двух последних лет.
— Что же случилось?
— Ничего. Просто я перестал рисовать.
— Вы зарабатывали этим на жизнь?
— Нет. В том-то и дело.
— То есть?
Минуту-другую я колебался: стоит ли пускаться в подробности? И решил: не стоит. Однако… Откровенность за откровенность?
— Представьте себе: вы чем-то занимаетесь на протяжении многих лет и даже считаете, что у вас неплохо получается. Но в одно прекрасное утро просыпаетесь с мыслью, что вы уже взрослый человек, а ваши занятия так и не вылились во что-то существенное.
Леони быстрым, скользящим движением подобрала под себя ноги и подоткнула юбку, при этом обозначилась четкая линия бедра.
— То есть не приносит доход?
— Не только. Главное — в глубине души вы отдаете себе отчет в том, что никогда не создадите что-то значительное — даже в ваших глазах.
Она покачала головой.
— Этого я не понимаю.
— Чего?
— Мне кажется: плохо ли, хорошо ли созданное вами, оно не может быть пустой тратой времени. Как бы на это ни смотрели другие.
— Это справедливо лишь для неспособных критически отнестись к собственной работе.
— Нет. Я не согласна.
— Возможно, я ставил перед собой слишком высокие цели.
— Вот это я могу понять, — сказала она.
— Нельзя судить о чем-то с позиций вчерашнего дня.
Леони улыбнулась.
— Кстати, о вчерашнем дне. Ответьте мне на один вопрос.
— Если это в моих силах.
— Чем объясняется ваша грубость — слишком высоким мнением о себе или слишком низким — обо мне?
— Ни тем, ни другим.
Она ждала. Я ушел от ответа и сам спросил ее:
— Где вы живете в Англии?
— Большей часть в Лондоне.
— С родителями?
— Нет. Папу убили на войне. Мама снова вышла замуж, и у меня действительно есть две сводные сестры — вопреки вашему недоверчивому складу ума. Я живу отдельно.
— И занимаетесь плаванием.
— Страшно представить, сколько вы будете знать обо мне ко времени окончания портрета.
— По вашим плечам и рукам не скажешь, что вы пловчиха.
Она положила одну руку на предплечье другой.
— У вас устаревшие представления… о некоторых вещах. Хотелось бы вам нырнуть с обрыва?
— Не особенно.
— Раньше я обожала нырять. Поразительное чувство! Кажешься себе стрелой, пущенной из лука.
Я сказал:
— Может быть, стоит попробовать — когда совсем устанешь от жизни. Это гораздо романтичнее, чем умереть в своей постели… или утонуть в грязном канале.
Наступило мертвое молчание. Откровенно говоря, я не собирался это выкладывать. Леони опустила руки.
— Теперь понятно.
— Что именно?
— Вы все-таки его родственник?
Это просто поразительно, как какая-нибудь дюжина слов производит полный переворот в разговоре и человеческих отношениях.
— Брат. Вы догадывались?
— Вначале. Вы очень похожи на него — хотя и младше, более крепкого сложения. Но общий рисунок… фигура, глаза, голос… Потом я отнесла это на счет игры воображения, — Леони встала. — Спрашивайте, что вы хотите знать, и пойдем обратно.
— Как он умер?
— Об этом мне ничего неизвестно.
— Вы хотите сказать, что не знаете, как это случилось?
— Повторяю: я абсолютно ничего не знаю о его смерти.
Ветер приподнял было отворот ее платья, на мгновение закрыв шею, и снова опустил.
— Сядьте, — попросил я. — Поговорим спокойно.
— Нет, спасибо.
— Вам не кажется, что я имею право спрашивать?
— Мне не кажется, что вы имели право делать это так, как сделали. Если вы хотели что-то узнать о Гревиле, вам не было необходимости… — она перевела гневный взгляд на море.
— Откуда я знал, что вы из себя представляете? Брат никогда не упоминал о вас.
— Естественно.
— Когда вы познакомились?
Она покачала головой и не проронила ни слова.
— Леони, вы должны ответить на этот вопрос. Когда вы с Гревилом встретились в первый раз?
— В Голландии. Месяц назад.
Я тоже вскочил на ноги.
— Вы хотите сказать, что впервые увидели Гревила за несколько дней до его смерти?
— Ну, конечно. А что вы думали?
— Но это невозможно.
— Можете думать все, что вам угодно.
— Погодите, — я схватил ее за руку. — Судите сами — как я могу этому верить? А письмо?
— Какое письмо?
— Найденное у него в кармане. Вы писали, что между вами все кончено.
Леони резко высвободилась и уставилась на меня.
— Я не знала, что у него нашли письмо. Вы хотите сказать… — выражение ее глаз странным образом изменилось, — то, которое я написала?
— Разве вы не писали ему перед своим отъездом?
Она побелела как смерть.
— Нет… Да… Подождите… Это письмо и помогло вам меня найти?
— Отчасти.
— И вы решили…
— Что, по-вашему, я мог решить?
Леони перевела дух.
— Но это же невероятно… — она замолчала, словно не в состоянии продолжать.
— Мне это тоже показалось невероятным, — признался я. — Но вы-то, кажется, должны понимать…
— И как же… Полиция знает о письме?
— Разумеется.
— Они тоже считают, что я имею отношение к смерти Гревила?
— Что бы вы сами подумали на их месте?
Глава XII
Леони выронила шляпу, подняла ее и стала очищать от приставших травинок. Я внимательно наблюдал за выражением ее лица. Наконец я открыл рот, чтобы что-то сказать, но она меня опередила.
— Погодите минуточку. Мне нужно собраться с мыслями.
Я молча стоял и ждал. К западу от нас, на окончании мыса, светился маяк; между ним и тем местом, где мы стояли, громоздились утесы.
