Я возле печки с потрохом по́раюсь, а Фрося борщ ест и рассказывает:
— Дак я ж кажу… На базари люды кажуть, шо в офицерив хтось шось зробыв. Ну, думаю, трэба до Марийкы, вона ж знае… Ага?
Я спокойно сказала, что в нашем Доме офицеров на собрании попа́дали на пол палки, потому что есть еще люди, которые без совести к своей работе, оставили и пошли — хоть водку пить, хоть что. Я сказала, что сама я в зале не сидела, а сидела в коморе у Якова-киномеханика и смотрела на собрание с дырки, в которую крутят кино. Первое. Потому что в зале уже набилось людей. Потом — так интереснéй.
Фрося за каждым моим словом агакала.
А за последним моим словом Фрося сказала, что оно ж так, что с механиком интереснéй, что Фрося волнуется, или за собрание у нас все успелось.
Фрося заелозила на табуретке, как Норинская, когда усаживалась в президиуме, и языком своим облизалась тоже.
Божжжже!
Я тихо смолчала, как смолчала про мужчинство Ленина. Пускай Фрося лучше доложит про стыдо́бу, а не про что попало.
В эту самую секундочку Фрося перевернула свой разговор.
Борщ Фрося уже покушала и начала запихиваться куриной печенкой с пупочком.
Фрося кушала и поясняла мне, что хоть курица не порося, а копийчину на курицу надо, что надо ж и то, и другое………………
Конечно, я узнала привычку Фроси и пошла за кошельком.
Я лежала, чтоб заснуть, а сон не шел и не шел.
С Фросей получилось хорошо. Фрося все-все перескажет с моих слов. Может, моя копейка Фросю еще больше подкрепит в мою пользу. Если что, Фрося ж от меня помощи лишится. Не может же такого быть, чтоб органы Фросе платили. До революции царизм платил, а советская власть — ни за что не будет.
Потом я подумала про Якова, про его название меня Изергиль. Я не из-за нации, а зачем Яков так? Яков же красоту мою признал? Признал. А про выворот зачем?
Потом я подумала про как мне правильно считать — спас меня Яков или не спас? Если спас, получается, что я виноватая. А я ж не виноватая.
Я подумала, что это ж я так считаю. А Яков как считает? Может, Яков считает, что я виноватая. Может, Яков не шутку пошутил, когда распотякивал про меня в ряд с палками? И зачем Яков сказал про расплатиться? Спасибо — это ж не расплата. Расплата — это у людей, когда виноватый. А я не виноватая.
Потом я подумала, что я хорошо ответила Якову про расплату и девичью гордость. Допустим, я про гордость не сказала, а и без такого слова на всякий случай понятно — я обиделась не как враг, а как девушка.
Потом я хотела подумать про Катерину, как она на меня смотрела, когда я рассказывала про все с Яковом и дыркой. А подумала про Норинскую, как Норинская задницу свою об стул терла, как Норинская языком своим облизывалась. А потом про Фросю — тоже ж бесстыжую. А потом про Ленина с рукой. А потом про Александра Ивановича — тоже ж с рукой
Я утром проснулась, вроде меня били и били без просыпа. Я всегда так переживаю переживания.
Надо было делать план на сегодняшний день.
Получилось так. Первое. Поставить Ленина на место, руку накрыть рушником. Потом. Выяснить Якова.
Как и положено, я пришла на работу секундочка в секундочку.
В буфете, в самых дверях, мне навстречу вышел Дмитро. Дмитро тащил здоровенный бидон с кухни. На кухне в такой бидон собирали лушпайки и подобное, что оставалось на тарелке или портилось.
Допустим, на тарелке почти что не оставалось. Оно ж вкусно, а потом — человек в буфет приходит кушать, а не гулять. Были и такие, кто говорил критику. Меня про такое предупредили, чтоб стоять и внимательно слушать. У меня хорошо получалось.
Да.
Дмитро бидон и выносил, а забирала машина-полуторка на ферму. Я еще раньше видела: в кузове бидонов десять или еще. Я у Дмитра спросила. Дмитро сказал, что и с ресторанов забирают тоже.
Когда я увидела Дмитра с свинячим бидоном, я, конечно, подумала про Якова, как я шваркнула поднос на пюре, и про другое — важное — подумала.
Нина начищала подстаканники. А посуда уже помылась. Потому что посуда мылась с вечера, пятого вечером и мылась. Вчера ж был выходной, хоть мы и пришли, а, считай, посуды не было. Тут хоть что, а грязную посуду на ночь кинуть нельзя — хоть кастрюлю с-под борща, хоть стакан с-под чая. Это закон. А подстаканники — можно. Потому что начищать — это ж не мыть. Начищают мытое, чтоб был вид. Конечно, есть такое, что не начистишь. Тут я опять подумала про совесть Якова.
Я спросила Нину:
— Я вчера Якову покушать носила на подносе. Яков назад принес хоть что? Я ж просила, просила…
Нина сообщила, что Яков из таких, у которых не допросишься.
Я, чтоб поддержать разговор, сказала «ага».
Нина сказала:
— Ага, ага… Жид од нас сыльно различается.
Я и раньше слышала похожее. Допустим, еще когда я про себя не знала, я всегда слушала про евреев без своего стыда. А когда узнала про себя, начался у меня стыд. Я ж говорила про что еврей — это у нас считалась стыдная нация. По правде, Яков этот стыд расковырял своей собачей брехней.
У меня не нашлось сло́ва для Нины. Я слово и не искала. У меня ж такое слово найтись и не могло.
Я сказала, чтоб отойти от Нины:
— Ой, мне ж…
И я взялась носить стаканы и подобное Катерине на полку.
Когда я пошла до Якова, обед уже кончился. Я сказала Нине, что на одну секундочку и чтоб она меня подменила, и пошла.
Я громко постучала, хоть было заметно, что двери коморы и так открытые.
Яков гаркнул:
— Заходь!
Я зашла и остановилась. Яков на меня даже не повернулся, сидел своей спиной до меня и сидел.
Я поздоровалась. Яков и сейчас не повернулся, а спросил у меня, что надо.
А я уже увидела, что тарелки с моего подноса одна в другой на полу в углу, газетой прикрытые. А стаканов нету. Наверно, разбились, когда я шваркала. А было ж два стакана с компотом. А тарелки, получается, не разбились. И поднос стену подпирает, грязная задница наружу светит, как пюре на подносе налипло, так и есть.
Я сказала Якову:
— Вы тарелки, пожалуйста, дайте… И поднос тоже.
Яков на табуретке подсунулся до угла, не встал с своего места, так и нагрузил мой поднос и пихнул по полу до меня. Конечно, поднос не коньки, до нужного не доехал.
Я себе стою.
Яков себе сидит.
Я себе молчу.
Яков молчит тоже.
Я сама себе считаю: и раз и два и три и четыре и пять и…
Когда мы первый раз были в гостях у Клары Семеновны, я взялась наливать чай с чайника в чашки. Я сильно-сильно волновалась. И получилось, что я кипятком попала на стол. Конечно, я начала стирать с скатерти кипяток своей рукой. Мне руку у всех на глазах зажгло.
