Да.
А Надежда не была убитый покойник, потому про Надежду говорили всякое. Что Надежду бросил мужчина, который любил Катерину. Что этот мужчина раньше любил и Надежду, а потом — одну Катерину. Что Надежда могла подговорить на месть, что сама Надежда убить не могла, потому что Надежда культурная библиотекарь и тихая как человек, что Надежда сейчас лежит в больнице, лечится от самоубийства.
Нашлись такие, которые сказали, что мужчина — это наш Александр Иванович.
Нашлись такие, которые ругали которых сообщили про Александра Ивановича.
А те сказали, что если весь город знает, так и милиция тоже знает, откуда ноги пошли.
Степан Федорович сказал, что разносить бабские побрехеньки стыдно, что хватит, что надо работать.
Я работала на месте Катерины. Мне понравилось. Я считала деньги, давала сдачу, наливала чай и все-все.
В подавальщицы вызвалась Нина. По правде, Нина не подавальщица. Это ж не дай-забери. Это и быстрота, и улыбка, и отношение к человеку. Нина была без быстроты и без другого тоже.
Я тогда сильно-сильно хотела, чтоб меня увидел Александр Иванович. А Александр Иванович выписал себе отпуск за личный счет. Люди говорили, что Александр Иванович убитый горем, что не выходит с дома, что только в милицию и обратно.
Конечно, у меня сильно чесался язык спросить у наших, может, кто-то слышал про бандита. Фрося говорила, что в городе порезано много людей. Фрося ж не одна ходила на базар, все-все ходят, человек без этого не проживет.
Я себе решила, что когда меня опять позовут в милицию, я спрошу, может, хоть милиция слышала про бандита.
С дня, когда узналось про Катерину, прошла неделя.
Конечно, Катерину похоронили. В коллективе собирали, я дала, как все, — рубль.
Получилось удачно. Степан Федорович сказал, чтоб я не ходила хоронить, что пускай я буду думать про Катерину как про живую, что я молодая, что мне жить и жить, что мне еще хватит кого хоронить.
Я заплакала, сказала, что спасибо, что я уже запомнила Катерину, что еще буду помнить.
По правде, я думала, как там Катерина похоронится без меня. Я ж у Катерины всегда — первая рука. Подруги. Спутницы. Как у Веры Пановой.
Я б от себя сделала Катерине красивые похороны. Все-все, что положено. Чтоб и гроб, и крышка. Как в шоколадных конфетах у Клары Семеновны.
Наверно, у Клары Семеновны по виду такая, как крышка у Катерины, тоже была. Я не видела, а обязательно. Первое. Это красиво. По красоте пойдет за нашей красной звездой.
Это ж сколько там в середине получится рядов? Допустим, я б положила так: на низ — длинненькие и квадратненькие с начинкой. Я б длинненькие сделала в обертке с серебра, а квадратненькие — в обертке с золота, называется «фольга». Потом еще ряд — все кругленькие-кругленькие. Тут уже не обертки, а чашечки с бумажки, называется «гофрэ». У чашечек ручек нету, ни правых, ни левых. Конечно, чашечки никто не проклинал. Чашечки сделали для аккуратности — там же начинкой и вишня, и слива, и опять вишня, и опять слива, и все-все в соку, в соку, в соку………………
Меня Мурзенко хвалил, что я вся-вся в соку. Я подумала, что Александр Иванович меня похвалит за мой сок тоже………………
А потом до верха — шоколадки, шоколадки, шоколадки. Кругленькие, всякие-всякие с углами, палочки с орехом, орех в шоколаде, и изюм в шоколаде тоже. А на самом-самом верху положена карточка: «Фабрика конфет с шоколада-шоколада. А кто укладывал — люди мира не знают и не знают».
Я подумала про что кто ж Катерину под эту самую крышку уложил?
Я подумала, что я — нет. Я ж не укладывала. Я ж на производстве конфет не работаю. Я в буфете работаю. Конфеты там, а я тут.
Да.
На поминки я пошла.
Поминки устроили в буфете, после работы.
Поминки против похорон — это другое. Когда поминают, всегда кушают.
Степан Федорович всегда с еды снимает пробу и всегда говорит:
— Ну шо, полизэ у рот, чи нэ полизэ?..
Степан Федорович так варит, что всегда все само по себе лезет.
Я подумала, что на поминках человек тоже вроде пробу снимает. Полизэ чи нэ полизэ в человека еда. В мертвого ж еда не лезет. На похоронах все-все думают, что сами уже мертвые тоже. Оно ж рядом с мертвым некрасиво быть живым. А поминки сделаны, чтоб про себя узнать — мертвый или живой.
А про что Яков болтал, пускай. Я не от него думаю, я от себя.
Яков на поминках сел рядом.
В эту самую секундочку Яков полез своими руками мне в лицо.
— Изергиль, посмотри, я гроб нес, скапки позагонял… Болит, гадость…
Конечно, я обиделась и сказала:
— Яков, что вы мне! Я ж не доктор смотреть на ваши скапки! Чем я скапки вытягивать буду?
— Зубами! Рви их, фашистов! Болит сильно!
Я сказала, что надо пойти до окна, на свет.
Конечно, на свете я увидела скапки.
У меня на подоле с внутри пристегнута булавка. Первое. Булавка помогает для разной выручки. Потом. Булавка считается, что если с булавкой снутри, чтоб до тела, так тебя всегда не сглазят.
Я взяла послюнила кончик на булавке и давай подцеплять скапки с гроба.
По правде, я не переживала, что это с гроба Катерины. Я переживала, что все-все видят, как я цацкаюсь с Яковом.
Я нарочно подцепляла с выворотом.
Яков не ойкнул.
Пускай.
Вытянулось семь скапок. Яков каждую забирал и обсматривал.
По правде, вытянулось шесть. Я загадала, чтоб нашлась скапка на семь.
На семь не нашлась, так я вроде подцепила и вытянула.
Яков сказал, чтоб я показала.
Я сказала, что скапка уронилась, что я сейчас найду.
Яков сказала, что давай.
Я искала на полу и вроде нашла, взяла похожее между досками. Оно ж где между досками, там всегда.
Яков обсмотрел и кинул назад.
Я сказала, что надо помазать зеленкой.
Яков сказал, что помажет, что сейчас пускай я послюню своим языком, что я ж булавку слюнила, так еще и дырки от скапок, что такое помогает.
Конечно, я не послюнила, а пошла и села на другой конец стола.
Вела поминки Лора.
Рядом с Лорой сидел Александр Иванович и молчал на все-все, что люди говорили. Вид у Александра Ивановича был плохой. Допустим, уже не черный, а плохой.
С родичей на поминках у Катерины никого не было, потому что у Катерины родичей не было.
Когда уже потом, так Лора сказала, что мы должны дать клятву, что милиция найдет убийцу Катерины.
