Тюрки как универсальная военная элита
В то время как аграрная экономика расплачивалась за свои прежние триумфы, скотоводческая постепенно набирала силу. В книге III мы показали, как номады создали собственную независимую экономику, установили прямые отношения с городами и их торговлей, и как тенденция к коневому скотоводству вытеснила земледелие на окраинах региона между Нилом и Амударьей, благодаря чему вожди кочевых племен научились сохранять равновесие власти в период относительной слабости аграрного общественного строя. Но один сектор скотоводческой экономики принял угрожающие размеры — а именно тюркские конные кочевники — хотя в центральных регионах о нем можно говорить только начиная с правления Сельджуков. Этому сегменту еще больший вес придали монгольские завоевания, так как основная масса племен, из которых состояли армии монголов или которые последовали за завоевателями, были тюркскими. Сами монголы оставались элитой и после нескольких поколений почти исчезли — по крайней мере к западу от Алтая. (Название татары, изначально применявшееся в отношении монголов и их наследников, в некоторых европейских языках вскоре стало использоваться просто для тюрков, а точнее — для северных тюрков.) Кто были эти тюрки, и как они достигли своего господствующего положения?
Выше мы уже упоминали, в разговоре об арабских завоеваниях, о последствиях развития номадизма с использованием верблюдов до такой степени, когда кочевники получили возможность военного вмешательства в жизнь окружавших их аграрных регионов. Однако в долгосрочной перспективе именно развитие конного скотоводства в центральных степях Евразии сыграло решающую роль в мировой истории, незначительно затронув Индию, но основательно повлияв на Европу, еще больше на Китай, а значительнее всего — на регион между Нилом и Амударьей с его особенно шаткой сельскохозяйственной экономикой. По мере развития кочевого скотоводства — строго после того как была заложена сельскохозяйственная основа — его позиция оказалась стратегически идеальной для насаждения военного господства во всей аридной зоне еще до распространения огнестрельного оружия.
Конные кочевники в степях Центральной Евразии обладали особыми военными преимуществами, связанные как раз с недостатками скотоводства. Конное скотоводство не могло существовать в условиях сухих пустынь — таких как Аравийская и Сахара. Лошади обеспечивали кочевникам мобильность, обеспечивали их молоком, мясом и другими продуктами, тогда как для торговли важнейшими животными были овцы, нуждавшиеся в относительно большом количестве корма. Более того, конные кочевники обладали сложным техническим инвентарем: повозками, юртами довольно сложной конструкции для холодных сезонов и различными домашними животными для разнообразных целей, а также у них были ресмесленники — например, кузнецы. Все это сформировало достаточно сложную многослойную структуру кочевого общества. Тем не менее кочевники могли переезжать на большие расстояния, поскольку для овец и коз в большей части аридной зоны условия были прекрасными — намного лучше, чем для земледелия. А активное использование лошадей давало кочевникам возможность совершать набеги на далекие расстояния, и оседлым народам было труднее сопротивляться им, чем набегам племен, использовавших верблюдов. Отчасти это объяснялось тем, что конных кочевников было больше, и они с удовольствием пасли своих овец даже на обрабатываемых земледельцами участках. Другая причина заключалась в том, что набеги легче было организовывать и контролировать в многослойном обществе. Именно в попытке противостоять набегам земледельцы стали формировать отряды всадников.
Конные кочевники, несомненно, отличались великим многообразием. Какое-то время основными языками, как минимум западных степей, были индоевропейские, и первые конные кочевники были индоевропейцами. Но среди этнических элементов существовала мощная тенденция к смешиванию, а у лингва франка — распространяться на обширные территории. Восточные племена, кочевавшие на границе с пустыней Гоби и с огромной аграрной державой — Китаем — часто создавали более устойчивые политические объединения (и, вероятно, их размах меньше сдерживало наличие городов — но это трудно доказать); а основные западные племена, похоже, были рассредоточены из-за обилия относительно богатых пастбищ к северу от Черного моря. Разумеется, политическое влияние — и значительная доля миграции — обычно смещалось с востока на запад через евроазиатские степи. Соответственно, изначально именно восточные диалекты — алтайские наречия, и особенно тюркский язык, — преобладали на всей территории степей и образовали язык межнационального общения. Таким образом, к моменту, когда конное скотоводческое общество полностью сформировалось в материальном и техническом отношениях и было способно на большее, чем просто периодические набеги, кочевникипо крайней мере к западу от Монголии — в основном говорили на тюркском.
Само существование огромной массы тюркских воинов-всадников способствовало милитаризации власти и следовательно, самому аграрному обществу в исламском мире, как прямо, так и косвенно. Прямое влияние политических ожиданий кочевников мы рассмотрим ниже. Косвенное же влияние началось еще до того, как тюркские племена вторглись в центральные исламские районы — с использованием тюркских рабов в качестве воинов. Тюркских воинов на протяжении долго времени использовали для того, чтобы полностью отделить армию от гражданского населения и обеспечить ее единство во всем исламском мире. Затем, когда целые племена тюрков, пока еще не интегрированные в земледельческое общество, стали чувствовать себя совершенно свободно в центральных землях ислама, их доминирование, начавшееся с появления воинов-рабов, привело к тому, что во многих регионах власть почти полностью перешла к военным. Кочевники были идеальными, ничем не стесненными носителями военной силы, поскольку в отличие от воинов-рабов не испытывали никаких теплых чувств к оседлому обществу земледельцев. Эта тенденция, проявившаяся уже в раннем Средневековье, теперь достигла кульминации.
Позднее Средневековье стало эпохой переплетения двух направлений исторического развития. Ничем не обремененный кочевник больше годился на роль солдата, чем крестьянин, который, возможно, обладал достаточной храбростью, а иногда и силой, но ему было что терять. Однако более высокой мобильности и врожденной военной организованности кочевников было недостаточно, чтобы обеспечить себе полное господство. Только в определенных условиях преимущества кочевников перевешивали их слабости: отсутствие у них технических ресурсов и последовательной масштабной политики. Во-первых, это могло произойти только в определенный исторический период — после завершения формирования общества конных кочевников, но до изобретения огнестрельного оружия, которое сразу же обеспечило преимущество аграрных держав. Этот период начался задолго до исламских Средних веков, но закончился вместе с ними. Во-вторых, это могло произойти только в том случае, если внутренние условия аграрного общества свели к минимуму естественные преимущества оседлого общества — в частности, его крупномасштабную организацию, позволявшую отражать разрозненные нападения скоординированными едиными действиями. Уже выдвигались предположения, что конные отряды земледельцев не могли так эффективно противостоять набегам карлуков и сельджуков, как прежде, отчасти из-за повышения в эпоху ислама уровня урбанизации привилегированных классов в Хорасане и в бассейне Амударьи. Если это и было так, то не столько из-за того, что молодежь утратила боевые навыки, живя в праздности, сколько потому, что в своих политических действиях они больше зависели от городских классов. Но как только тюркские племена упрочили свое положение, они способствовали укреплению доминирующего положения города и милитаризации, которая опять же только увеличивала его важность. Раздробленность исламского мира в Средние века после падения халифата и его бюрократии явилась благодатной почвой для повсеместного проникновения кочевников.
