Данный комплекс влияний, часто довольно размытых, постепенно получил название «империализм». Это понятие было намного шире, чем прямое военное вторжение, оно включало в себя практически все проявления доминирования, которые рассматривались в едином контексте и подвергались осуждению. Однако иногда «умеренные» могли одобрительно принимать некоторые из этих аспектов, такие как преподавание современных наук, достижения современной медицины, принцип равенства всех граждан перед законом. Главной движущей силой этого явления стало миссионерское движение, которое начало набирать силу в начале XIX в. и стало главным проводником западного влияния. В середине столетия большая часть мусульманского населения доброжелательно относилась к миссионерам.
Технически целью католических и протестантских миссионеров было обращение в христианство нехристианского населения, однако как минимум в мусульманских странах (в том числе и на территории Российской империи, где мусульманское население тесно контактировало с христианами) их реальная деятельность приобрела несколько иной характер. Очень скоро стало очевидно, что мусульмане не выражают никакого желания обращаться в христианство. Такое нежелание было связано главным образом с тем социальным давлением, которому подвергались сторонники ислама, поскольку во многих мусульманских сообществах за вероотступничество полагалась смертная казнь. Помимо всего прочего мусульмане полагали, что их собственный способ поклонения Богу является универсальным и более чистым, чем у христиан. На некоторых мусульманских территориях (в частности, в России и Индонезии) к христианству обращалась та часть населения, которая еще не успела принять ислам. Однако в центральных областях ислама миссионеры-католики в течение долгого времени проповедовали лишь в христианских общинах, и когда туда прибыли миссионеры-протестанты, они поступили точно так же. Такая политика приводила к расколу среди восточных христианских общин, но более важным было то, что в этих общинах сравнительно быстро внедрялись современные стандарты. Христианская часть населения получала новые научные и культурные навыки в миссионерских школах, и очень скоро мусульмане стали посещать те же учебные заведения и лечиться в тех же больницах, не принимая христианскую веру (за исключением временного перехода в России), но знакомясь с достижениями современной цивилизации в ее светских аспектах. Что же касается западных евреев, то в этом отношении они значительно уступали западным христианам — их миссионерская деятельность была гораздо скромнее.
Таким образом, миссионеры католической, протестантской и иудейской конфессий приносили в мусульманский мир дух современной цивилизации, создавая ту интеллектуальную среду, которую не под силу было создать торговцам и солдатам. Спустя некоторое время местные правительства начали открывать в своих странах школы и университеты нового типа, и эти учебные заведения были проникнуты духом миссионерских школ.
Консервация отставания в развитии
Тем не менее привнесения основных аспектов Технической эпохи в неевропейские страны вовсе не обязательно запускало постепенный переход от состояния зависимости к техникализированным социальным образцам, при которых разрыв в развитии исчезал и все страны выходили на уровень техникализированного Запада. На самом деле зависимость неевропейских стран вела к консервации сложившегося положения вещей: в условиях мирового рынка отставание в развитии не только сохранялось, но стало еще более заметным.
В принципе можно было бы ожидать, что мусульманское общество быстро адаптирует техникализированные социальные образцы. Мусульманская торговая и культурная сеть играла ведущую роль в истории аграрного периода афро-азиатского региона: ее относительно городской характер и высокая мобильность вкупе с выгодным географическим положением обеспечивали значительную гибкость и способность быстро адаптироваться. Однако теперь эти ценные качества стали не столько укрепляться, сколько исчезать. Исламский мир оказался раздробленным прежде всего с географической точки зрения. Область старого ислама, раскинувшаяся от Нила до Амударьи, где формировались основы империй, возникавших в европейском и индийском регионах, культурная независимость центрального евразийского торгового региона, тесные экономические и культурные связи со странами, расположенными на побережье Южных морей, — все эти главные линии контактов и развития исламского общества ослабли или даже вовсе исчезли, замененные на общие связи, возникшие в результате доминирования одной силы — Запада. В мире возникли новые центры экономического и политического влияния. Города европейского типа, такие как Казань, пришли на смену былому величию Бухары; Калькутта и Бомбей как центры книгопечатания соперничали с Дели и Лакнау. Следует, однако, отметить, что некоторые мусульманские земли в этот период обрели свое новое историческое значение, став своего рода центрами движения сопротивления, — например Надж в Аравии стал центром движения ваххабизма, а внутренняя Киренаика превратилась в оплот тариката Сенусийя.
Битва между персидскими и российскими войсками. Иранская картина нач. XIX в.
Следует отметить еще один значительный факт: Иран уже более не являлся хранителем культурных традиций Востока, эта роль постепенно перешла к странам Восточного Средиземноморья. Стамбул, столица сильного, остававшегося «независимым» государства, обрел настолько большое политическое влияние, что его правители к концу XIX в. претендовали на роль халифа и наследника всех древних исламских империй, а их тюркский язык получил столь широкое распространение, что практически стал официальным языком исламского мира. Каир, наиболее динамично развивавшийся центр восточных арабов-суннитов, вовлек в орбиту своей деловой активности Магриб, Западную Африку и государства, расположенные на побережье Южных морей. Арабский язык и его письменная традиция сохранили свое влияние практически во всех странах азиатского региона; вероятно, это объясняется тем интересом, который западные страны проявили к культуре исламского мира. Арабская молодежь стремилась забыть свое недавнее прошлое, о котором так уничижительно отзывались европейцы. Особой популярностью среди молодых людей пользовалась лишь история Древнего мира, ведь о древних исламских империях даже европейские историки отзывались с восхищением. Таким образом, на рубеже столетий в сознании мусульман понятия суфизм, иранизация и культурная дегенерация слились воедино. В качестве противовеса им выступали арабский национализм и древняя слава ислама.
Действительно, персидская традиция, которая ранее была движущей силой международного сотрудничества и мобильности, превратилась в пустое развлечение интеллектуальной элиты. Организации суфиев, сила которых в начале столетия была подорвана упадком гильдий и центральными правительствами, часто реквизировавшими вакфы, перестали быть движущей силой городской стабильности и космополитизма, превратившись в рассадник суеверий и консерватизма. Следует заметить, что и сам шариат, который, ранее подразумевал универсальную мобильность, теперь стал препятствием, которое мешало мусульманам воспринимать обычаи и традиции Европы. Исторически отрицание более поздней, ира-низированной исламской культуры в пользу идеалов досуфийской и доперсидской чистоты было ошибочным, однако этот выбор отражал историческую реальность: все очевидные выгоды, которые исламское интернациональное общество могло бы использовать в качестве основы для модернизации, большей частью исчезли, а остатки того, что могло бы принести пользу, обернулись недостатками. Этот феномен отражал более общий культурный аспект: экономическая и культурная пропасть, разделяющая Восток и Запад, оказалась слишком велика, она сама по себе оказывала разрушительное воздействие на все социальные «мостики», которые политики пытались через нее перебросить. Все усилия политиков зачастую приводили лишь к тому, что эта пропасть еще больше увеличивалась.
